Первое явление «Степана Разина» народу

«Шукшин в бороде Степана Разина», — написал Глеб Панфилов. Это время, когда кажется, что до Разина — рукой подать!

Началось все с песни «Из-за острова на стрежень, на простор речной волны», которую Василий пел еще в Сростках, в детстве и юности. Однако пели ее многие, а снимать кино решил только он.

Рассказ «Стенька Разин» про сельского мастера-резчика, который сделал фигурку казачьего атамана, был в числе тех, которые Шукшин в 1960 году принес в журнал «Октябрь».

Шукшин постоянно заныривал в глубины истории. Когда снимал «Живет такой парень», успел побывать в Бийске — искал в музее книги по истории Сибири. Известный краевед Борис Хатмиевич Кадикое, директор Бийского краеведческого музея, помогал ему в поисках: «Я общался с Шукшиным, наверное, три-три с половиной часа. Мы просмотрели массу книг. Как сейчас помню, он очень обрадовался, когда получил в руки "Сибирскую историю" Фишера. Эта книга издавалась единственный раз в 1774 году. Он с таким трепетом и почтением держал в руках эту книгу, что мне стало ясно — это величайшее почтение к печатному слову, к книге было у него от рождения» [Каплина, Брюхов: 166]. Тут же он нашел труды исследователя Сибири Миллера и другие редкие книги. «Меня тогда удивила способность Василия Макаровича очень быстро и вместе с тем очень внимательно обрабатывать литературу...» — отмечал Кадиков.

Лев Аннинский обнаружил в архиве Шукшина записи, говорящие о том, что он задумал роман о крестьянской войне, закончив «Любавиных».

Ольга Михайловна Румянцева вспоминала, что в один из первых дней 1961 года у нее дома была большая компания, в том числе Шукшин. «Настроение у всех было в этот вечер еще новогоднее: шутили, смеялись, потом стали читать стихи... Попросили почитать и Васю... Вася сел на краешек дивана и стал читать. Все увлеченно слушали его... И вдруг меня осенило: ведь это его стихи, он свои читает!.. В стихах говорилось о казачьей вольности, смелой удали, о бунте против тирании, против царя...» [Федосеева-Шукшина, Черненко 1979: 268].

Шукшин не скрывал замысла. Наум Клейман в поездке по Сибири в марте 1963-го, увидав страшные сибирские каторжные места и помня об интересе к Разину Шукшина, сказал ему: «Вот результат революции, не приведи Господь "увидеть русский бунт, бессмысленный и беспощадный"». Тот переспросил: «Что это ты говоришь?» Клейман объяснил, что это вообще-то Пушкин. Шукшин не поверил. Клейман забыл об этом, но уже в Москве при встрече Василий вдруг сообщил, что нашел эту цитату у Пушкина.

Литературный критик Игорь Золотусский вспоминал, как в 1965 году в Центральном Доме литераторов его познакомили с Василием Макаровичем: «Шукшин сразу отвел меня за пустой стол, посадил за стол и стал рассказывать. Рассказывал он о Степане Разине. <...> Это было страстное излияние человека, который переполнен и которому нужно излиться» [Золотусский].

Возможно, Разин интересен Шукшину сам по себе. Но фильм о нем — это еще и возможность поговорить на темы, которые тогда никто не отваживался поднимать: сопротивление народа, война народа с властью, право на восстание как ответ на угнетение. Разин и вместе с ним народ взяли свою судьбу в свои руки. Свобода стоит того, чтобы отдать за нее жизнь. Тут палка о двух концах: зритель должен разглядеть, что это не только историческое кино, сделать проекцию на современность — без этого игра не стоит свеч. Но если разглядит зритель, то разглядит и цензор. Опасность велика. Игольное ушко узкое, но Шукшин надеется в него пройти. Временное расстояние, разделявшее прошлое и настоящее, могло казаться ему достаточно безопасным для разговора на такие темы.

Он подошел к делу основательно. В музее в Сростках хранятся относящиеся к теме книги из его личной библиотеки: изданное Академией наук СССР в 1954—1962 годах трехтомное собрание документов «Крестьянская война под предводительством Степана Разина в 1670—1671 годах», «Булавинское восстание 1707—1708», «Крестьянские движения XVII—XVIII веков», «Чтения в императорском обществе истории и древностей российских». Пишут, что в целом для изучения темы он использовал шестьдесят разных источников, переписывался с музеями Астрахани, Волгограда, Новочеркасска.

В марте 1966 года Шукшин подал заявку на литературный сценарий, тогда имевший название «Конец Разина»: «Написано о Разине много. Однако все, что мне удалось читать о нем в художественной литературе, по-моему, слабо. Слишком уж легко и привычно шагает он по страницам книг: удалец, душа вольницы, заступник и предводитель голытьбы, гроза бояр, воевод и дворянства. Все так. Только все не так просто. (Сознаю всю ответственность после такого заявления. Но хоть и немного документов о нем — они есть и позволяют увидеть Степана иначе). <...> Натура он сложная, во многом противоречивая, необузданная, размашистая. Другого быть не могло. И вместе с тем — человек осторожный, хитрый, умный дипломат, крайне любознательный и предприимчивый. <...> Удивляет "удачливость" Разина, столь долго сопутствовавшая ему <...> он умел владеть толпой» [Шукшин 2009: 4, 445].

Ольга Румянцева вспоминала, что на праздник 7 ноября 1966 года Шукшин пришел к ней вместе с Лидией Федосеевой и целый вечер рассказывал о Разине.

В конце 1966 года в Москве он встретился с Владимиром Баулиным, внештатным корреспондентом газеты «Молодежь Алтая» и рассказал о работе над сценарием фильма о Степане Разине. На тот момент он предполагал уместить повествование в две серии. К съемкам надеялся приступить летом 1967 года. А к трехсотлетию восстания в 1970 году планировал завершить роман. Он говорил: «Мне хочется в новом фильме отразить минувшие события достоверно и реалистично, быть верным во всем — в большом и малом. Если позволят здоровье и силы, надеюсь сам сыграть в фильме Степана Разина» [Баулин].

Есть две истории, показывающие, что Шукшин писал, не жалея сердца. Как-то раз к нему пришел Александр Саранцев, тот открыл дверь, рыдая. Саранцев оторопел: «Ты чего?» На это Шукшин ответил: «Саня... Я Матвея убил!» Матвей — персонаж романа, мужицкий вождь.

Лидия Федосеева-Шукшина рассказывала, как однажды муж попросил ее не ложиться спать: «Пишу казнь Стеньки... Чего-то боюсь, как бы со мной чего не случилось...» Она все же придремала, но проснулась от рыданий: «С Василием Макаровичем была нервная истерика, сквозь стенания едва можно было разобрать слова: "Тако-о-го... му-жи-ка... погу-у-били...сво-ло-чи..."»

И июле 1967 года сценарий был готов. «"Стеньку" написал. Отдал — судят», — сообщил Шукшин Василию Белову [Шукшин 2009: 8, 238].

Летом Василий успел побывать на Алтае. Бийское телевидение снимало программу о городе, попросили сняться в ней Шукшина, и он согласился. Оператор Федор Клиндухов вспоминал, что после съемки они разговорились, и Шукшин, в числе прочего, рассказывал о Степане Разине, «о том, что уже давно нужен большой яркий фильм о народном герое. Подчеркивал, что хотя в народе его прославляют как богатыря, наделенного безмерной силой, он видит его обыкновенным человеком, но большого ума и отваги» [Ащеулов, Егоров: 118].

Бюро секции московских драматургов Союза кинематографистов СССР признало сценарий «Я пришел дать вам волю» лучшим сценарием года. Однако в 1967-м съемки не начались — ни летом, ни осенью.

1 августа 1967 года на киностудии имени М. Горького состоялось обсуждение сценария «Степан Разин». Говорили много хорошего: интересное раскрытие фигуры Разина, целый ряд других замечательных персонажей, сочетание драматизма и юмора, замечательный язык. Однако, начав с восторгов, каждый выступающий затем отмечал, что там много жестокости, «излишнее смакование вольницы», «перебор в сценах разгула».

«У сегодняшних людей Степан Разин обязательно должен вызывать чувства хорошие, добрые. Но я боюсь, что то количество крови, которое он льет, не вызовет чувств симпатии, уважения в отношении Степана Разина», — сказала одна из выступавших.

Шукшин разъяснил, что это уже третий вариант, он уже убрал шестьдесят страниц из трехсот: «...но я понимаю, что еще придется тревожить себя и делать трудную работу» — то есть сокращать. По поводу предложений добавить то или иное, он отвечал, что тогда будет четыре серии. На упреки в жестокости рассказал, что Разин был жесток, «иногда бессмысленно жесток, я не дал и десятой части того, что есть в документах». Он предложил положиться на чувство меры. Хотя «вопрос жестокости должен в какой-то степени остаться».

Да, жестокости в «Степане Разине» немало — и восставшие, и царские войска не жалеют друг друга, рубят головы, режут языки. Разин сбросил воеводу с башни. По нынешним временам шукшинский «Степан Разин» по степени кровожадности где-то на среднем уровне, а для 60-х это, видимо, и правда, было чересчур. Такой пример: в романе «Вечный зов», например, Якова Кружилина в войну захватывают в плен и распиливают. Но при экранизации — сжигают живьем. В то время кинематограф старался беречь зрительскую психику.

Шукшин считал, что без жестокости никуда, без нее зрителя не проймет. «Если этот день свободы на Руси занимался в кровавое утро, то как же отнять у него жестокость?» — скажет он на худсовете киностудии имени Горького 16 февраля 1971 года. Жестокость для него в этом случае — правда истории, правда жизни, но еще и метод воздействия на зрителя. Зритель оброс броней, ее надо пробить. «Кого я могу своей жестокостью напугать? Русский народ, который видел это и знает? Или он должен выступать таким оскопленным участником истории. Она всегда была кровавая». Он говорит, что, если изъять жестокость, «мы тогда потеряем представление о цене свободы» [Василий Шукшин: жизнь в кино: 275].

На том же обсуждении 1 августа 1967 года встал финансовый вопрос. «С деньгами очень плохо, а такая картина будет стоить не меньше 20 миллионов в старых деньгах. Одна такая картина съест все картины объединения», — сказала одна из выступавших.

Тем не менее, это, самое первое, обсуждение можно считать очень и очень удачным. Сценарий по большому счету всем понравился. Шукшин явно решил снять все так, как задумал, воевать за каждый кадр. Всем известно, что в киномире многое решает удача: понравится фильм кому-нибудь из партийной верхушки — выпустят, не порезав.

В сценарии тогда было 250 страниц. В кино страница равна минуте. Здесь четыре часа, как минимум на три серии. Само по себе это еще не очень страшно, но, тем не менее, объем настораживает.

Доктор исторических наук В.Я. Пашуто дал заключение: «Сценарий — талантливое, своеобразное и идейно зрелое произведение. <...> После фильмов о царях и князьях ("Петр Первый", "Александр Невский", "Иван Грозный" и др.) это будет первый художественный фильм о народном борце за свободу». Однако отметил и «недочеты»: не хватает крестьян, не хватает угнетенных царизмом народов, фильм только выиграет, если сократить сцены иконоборства Разина. Отметив немалый объем сценария, историк предложил сократить сцены казацкого разгула.

В майском и июньском номерах журнала «Искусство кино» опубликован сценарий «Я пришел дать вам волю (Степан Разин)». На втором Всесоюзном конкурсе сценариев его признали лучшей работой.

2 октября 1967 года киностудия имени М. Горького направила сценарий «Степана Разина» в Комитет по кинематографии при Совете Министров СССР для включения в план производства на 1968—1969 годы. Отсутствие конкретики в датах обращает на себя внимание. Затраты на двухсерийный широкоформатный цветной фильм оценивались студией в 4,5 миллиона рублей. Сумма гигантская. Таких дорогих фильмов в СССР еще не снимали («Война и мир» Бондарчука на тот момент еще не окончена.) Продюсеров тогда не было, деньги на кино давало государство. Студия имени Горького выпускала детские и юношеские фильмы, ей большие бюджеты не положены.

Тут возникла первая проблема: сценарно-редакционная коллегия отказалась рассматривать сценарий Шукшина. Причина — она занята рассмотрением сценариев, намеченных к запуску в 1968-м, а «Степан Разин» в тематический план студии на этот год не включен [Василий Шукшин: жизнь в кино: 252].

Шукшин вскоре понял, что сценарий положили в долгий ящик: «Мои дела оставляют желать лучшего — заморозили с "Разиным". Остановили. 1) историческая тема — сейчас лучше бы современность. 2) дорого — 45 мил. старых. 3) слишком жесток Разин. Говорят, два года надо подождать. Пока суть да дело, делаю сейчас современную картину, черт с ними, но борьба за Разина продолжается. Был тут "в верхах", говорят, поможем. Будете делать? Буду, конечно», — написал он Ивану Попову 8 мая 1968 года.

Сценарий опубликовали в журнале «Искусство кино» за май — июнь 1968 года. Актер Михаил Ульянов рассказывал: «Когда я прочитал сценарий Василия Шукшина о Степане Разине, который он собирался снимать как режиссер и исполнитель главной роли, я спросил его: "А ты не надорвешься с этой вещью?" Он ответил: "Может быть, может быть... Но не могу оставить. Другого для меня выхода нет"» [Каплина, Брюхов: 161].

Но летом началось Пражское восстание. Надеяться, что на этом историческом фоне фильм о народном бунте получит зеленый свет, странно.

Шукшин, однако, не теряет надежды — жизнь-то длинная, успеется! Иван Попов рассказывал, как весной 1969-го, когда они оба были в Сростках, Василий позвал его в кино: «"Спартак" идет в клубе, там массовые сцены. Готовился, думал, вынашивал своего Степана».

Василий продолжал собирать материалы, переписывался с «разинцами» — теми, кто поддерживал его идею. В их числе была Лидия Андреевна Новак, заведующая отделом досоветского периода Музея истории донского казачества в Новочеркасске. Вернувшись в Москву со съемок «Странных людей» осенью 1968 года, он сообщил ей о намерении «заинтересовать кинодокументалистов — снять документальный фильм "По местам Разина", "Степан Разин" или как еще. Как только буду немного свободен, так займусь этим» [Шукшин 2009: 8, 241].

О его интересе к разинской теме знала вся страна. Однажды пришло письмо из тюрьмы, автор сообщал, что нашел кувшин со старинными бумагами, в которых часто упоминалось имя Разина.

Ермилов в своих воспоминаниях писал: «Макарыч много сделал, чтобы встретиться с "обладателем исторической ценности". Приехал к нему. Его условие "Я тебе бумаги — ты мне свободу" он выполнить не мог. Вернулся в бешенстве, злой» [Ащеулов, Егоров: 141].

В письме к Лидии Андреевне Новак Шукшин рассказал эту трагикомическую историю несколько иначе: «Об авторе того письма. Разыскивал его работник госбезопасности и нашел где-то на северном Урале (в лагере) чуть ли не с пятнадцатилетним сроком заключения. Рецидивист. Всю историю с находкой, конечно, выдумал. (Но выдумал поразительно точно!) На прямые вопросы об этом вилял ("што-то такое помню..."), вразумительного, конечно, ничего сказать не мог. Черт!»

Документальный фильм Шукшин делать все же не стал. К октябрю 1969 года из сценария сделал роман, дав ему название «Я пришел дать вам волю!» Работа над книгой убедила его в необходимости не сокращать, а дополнять сценарий, в результате в ноябре вместо двухсерийного появляется сценарий трехсерийного «Степана Разина». Первая серия — начало, вторая — само восстание от взятия Царицына до отступления от Симбирска. В третьей серии Шукшин хотел показать попытки Разина поднять Дон и вместе с тем — нарастающее ощущение краха. После пленения Стеньки царь пытается сломать его, но терпит неудачу и отправляет Разина на эшафот.

На Шукшина наверняка повлиял прецедент Сергея Бондарчука, снявшего четырехсерийную «Войну и мир». Работа шла с 1965 по 1967 годы. На экраны выпускали по одной серии, по мере готовности. Шукшин смотрел «Войну и мир» и примеривался — две серии, три или четыре? Выступая на худсовете студии имени Горького 26 февраля 1970 года, он сказал: «На четыре фильма я не отважился, потому что у меня есть опасение, что я не удержу зрительский интерес, потому что, даже глядя "Войну и мир", я не мог одолеть четвертую серию» [Василий Шукшин: жизнь в кино: 268].

О том, как шли съемки, ему однажды рассказал игравший Чудика в «Странных людях» Сергей Никоненко — у Бондарчука ему досталась небольшая роль артиллерийского офицера, смерть которого видит Пьер Безухов на батарее Раевского. Никоненко вспоминал, что Василий очень интересовался организацией массовых съемок: Бондарчук в сцене Бородинского сражения ворочал тысячами людей, пехотой и кавалерией.

Очевидно, что Шукшин завелся: Бондарчуку можно, а ему нет? При этом не очень понятно, что он собирался включить в третью серию. В книге метания Разина по станицам описаны пунктирно, невнятно. Если делать эту историю больше, гуще, не заслонят ли Разина новые фигуры? У людей, которые отказывались поддержать восстание, имелись свои резоны — синица у них в руках, а за журавля надо головой рисковать, с царем тягаться.

Вдобавок, если при двух сериях бюджет пугал дирекцию, то третья делала фильм еще более дорогим.

Шукшин предложил снимать трилогию как три самостоятельных фильма, «чтобы каждый из них мог независимо от других демонстрироваться на экране». Это, конечно, позволяло разнести затраты по бюджетам трех-пяти лет и снижало остроту финансового вопроса. Директор киностудии им. Горького Бритиков в марте 1970 года обратился к председателю комитета по кинематографии при Совете Министров СССР А.В. Романову с просьбой включить первый фильм трилогии в план студии на 1971 год.

В 1970 году Шукшин отдал роман «Я пришел дать вам волю» в «Новый мир», но там затягивали с публикацией. Будучи в Новосибирске по пути в Сростки, Шукшин зашел в редакцию журнала «Сибирские огни». Там ему обрадовались, роман взяли.

История с фильмом между тем продолжалась. В мае 1970-го киностудия попросила разрешения на режиссерскую разработку сценария первого фильма трилогии. Госкомитет по кинематографии разрешил. В июле на киностудии издали приказ о запуске «Степана Разина» в режиссерскую разработку. Стоимость первого фильма определили в 1 миллион 405 тысяч рублей.

В приказе указаны два оператора-постановщика — Валерий Гинзбург и Анатолий Заболоцкий. Заболоцкий, в институтские времена не принимавший Шукшина, за эти годы разглядел его, увидел то, что еще не видят другие, и в 1968 году, после «Странных людей», пришел к нему домой и сказал: «Вася, твой фильм снимать должно лучше, чувствую и предлагаю свои услуги». Шукшин, видимо, не так уж поверил в эти чувства, предложил Заболоцкому: «Читай любой рассказ, бери и ставь». Но тот отказался: «Я оператор». Шукшин сказал, что у него в перспективе «Разин», но там придется работать вместе с Гинзбургом, постановочные пополам, да и в Москве по углам мотаться года три: «Подумай». «Согласен!» — ответил Заболоцкий [Каплина, Брюхов: 80]. Однако прошло еще два года, прежде чем он получил весть: «Макарыч прочил появиться в Москве — запускают "Разина"».

Утверждение Заболоцкого в составе киногруппы прошло негладко. По его словам, Гинзбург то и дело заводил разговор о статусе — кто из операторов главнее? В запале Гинзбург покусился на чужую территорию — заявил, что он должен быть режиссером-оператором. Шукшин разъяснил, что режиссер в фильме будет только один. Киноначальство брало на измор Шукшина и Заболоцкого, а не выдержал Гинзбург, уехал в Венгрию на съемки ленты «Держись за облака» (того самого, где Шукшин сыграет эпизод вместе с Никоненко и Михалковым). В результате остался один оператор — Заболоцкий.

Сначала они отправились в Казань. Анатолий Заболоцкий вспоминал, что там посреди озера увидели обелиск в честь покорения Казани Иваном Грозным. «Старушка рассказывала, что памятник сей не раз подвергался осквернению татарским населением. Однажды появился у него добровольный хранитель. Он держал лодку, следил за островком, травку подсаживал, а во время ледостава оставался на острове, пока лед не устоится. Снять бы все это, начиная с появления заберегов, потом льда, а потом снега, — и смотритель в комнате подземной, буржуйка подымливает». Шукшин велел все запомнить, а потом «развить или переработать в разинском замысле».

В Казани же нашли фотографию купца Волосова — по ней решили делать грим купца Плахова, которого разинцы протаскивают на веревках под стругом. «Мокрые длиннющие волосы ковылем плывут за купцом, а когда его вытаскивают на струг, пряди стелются вдоль лица, как у Леонардо да Винчи», — так представляли этот кадр Шукшин и Заболоцкий. (Снимок потом пригодится — в «Печках-лавочках», в сцене, где Гердт говорит в трубку: «Пишу воспоминания» и перебирает фотографии.)

В августе Шукшин, Заболоцкий, а также художник Петр Пашкевич и директор картины Геннадий Евгеньевич Шолохов отправились на юг, в Волгоград и Астрахань, посмотреть на разинские места. В интервью Шукшин рассказывал, зачем: «Мы пока выбираем натуру, подбираем иконографический материал — старинные рисунки, документы».

Стояла страшная жара, Заболоцкий вспоминал: «Не было спасения даже в башнях кремля».

В одном из храмов они увидели горы книг. Оказалось, их изъяли из библиотек и свалили здесь еще в 30-е годы, должны были уничтожить, да все не доходили руки. Библиотекари из почтения к Шукшину пустили его с товарищами в подвалы. Они двое суток листали эти книги. «Любопытно было в семидесятом году открывать книгу и рядом с названием разглядывать иногда по пять штампов "Проверено" — год 1931-й, затем — 1933-й, дальше — 1935-й и т. д.», — отмечал Заболоцкий. Они находили тут Хлебникова, Северянина, книгу «Черная тайна Есенина», и много чего еще. По свидетельству Заболоцкого, Шукшин выбирал журналы и газеты 20—30-х годов: «собирал материалы о коллективизации, был у него уже план и название — "Ненависть"».

Шукшина через обком партии поселили в гостинице «Астория», остальных — в цирковом общежитии. Астрахань в таком виде, что Заболоцкий боялся фотографировать: «не запущенность, а ожидание конца». Поездка близилась к концу, оставалось съездить в дельту Волги. Но в назначенное утро катер не пришел, а затем по радио объявили карантин в связи с холерой.

Астрахань стала закрытым городом, никого не впускали и не выпускали. То ли от страха, то ли съел чего, но художник Пашкевич занедужил животом, и его забрали из гостиницы в больницу. Живший с ним в номере Заболоцкий спасся чудом: когда приехали врачи, его в номере не было, и дежурная сказала: «Один жил». Остальные киношники несколько дней искали художника по больницам, в конце концов, нашли в одном из изоляторов, под охраной солдат и милиции. Хотели передать Пашкевичу водки, но он показал им в окно бутылку — оказалось, водку во время холеры рекомендовали врачи для профилактики.

Шукшин поселился со всеми в цирковой общаге. Командированные осаждали телеграфы, но разрешалось отсылать только телеграммы с текстом «Задерживаюсь по работе, высылайте деньги. Жив. Здоров». Любые другие слова телеграфисткам приказали вычеркивать. На базаре из-за отсутствия покупателей цены упали до смешных — осетрина по рубль сорок за кило. Киношники купили ведро, два кипятильника, сварили уху. Лечились водкой. Жизнь на грани — та же, что у Разина. Шукшин почувствовал это и сел переписывать «Разина». Дошел до пленения атамана, а финал оставил: «В этой жаре душа надорвется. Дома допишу».

Пошли слухи, что карантин продлится три месяца. Шукшин с товарищами пошли в церковь разбирать книжные завалы. Василий нашел материалы о патриархе Никоне, о церковной смуте.

Карантин продолжался 39 дней. После этого всех, кто хотел уехать, неделю держали в изоляторе, устроенном в корпусе педагогического вуза. Это было хуже всего: «Считали минуты. Вся группа находилась в одной комнате. На стене от былой обстановки осталась в застекленной раме репродукция известной сцены "Воскресник в Кремле": члены ЦК несут бревно. Во время врачебных проверок в комнату входило несколько врачей в сопровождении медсестер. По одному вызывали для контроля, остальные должны были стоять у окна спиной к врачам. <...> Если бы удалось тогда снять лицо Макарыча, когда отходил он от окна, услышав свою фамилию! Думаю, испытания астраханских будней он перенес бы потом в образ Разина. Унижение проходом через изолятор подогрето двойной охраной. Здание, переполненное людьми, окружено солдатами с автоматами, а через пятьдесят метров — милицейским кордоном. И здоровые люди, сидящие в ожидании неизвестности. Кому-то вздумалось делать бумажные самолетики, и вот рвут книги, и тысячи голубей-самолетов летят, втыкаясь в охрану. Запреты по радио только возбуждают людей, травы под окнами не видать — усеяно все бумажными голубями», — вспоминал Заболоцкий.

Только в октябре Шукшину и его товарищам по несчастью удалось вырваться из Астрахани. Первым делом он написал в «Сибирские огни» — что с романом? От переделок и переписки он отказывался: «Сделано много, только что яйца не отрезал казачьему атаману. На большее я не согласен» [Шукшин: 8, 246].

Шукшин искал консультантов, познакомился с Александром Александровичем Зиминым, известным тогда историком, изучавшим в том числе и крестьянские восстания, отдал ему сценарий. Зимин, прочитав, согласился работать.

Осенью поехали по северным монастырям — Псково-Печерский, Кирилло-Белозерский, Печорский, Ипатьевский, Ферапонтов. Далее — Вологда, где Шукшин останавливался у Василия Белова, который тогда познакомил его с Виктором Петровичем Астафьевым. Через пять лет Заболоцкий снимал Астафьева в этом же доме, и тот сказал, что Шукшин запомнился ему молчуном.

Однажды ночевали в пансионе недалеко от Пушкинских гор. Вечером директор пансионата позвал киношников на уху. Они решили, что уже и в глубинке знают о «Разине», уважают Шукшина. Уха, водка — разомлев, сотрудники пансионата понесли на подпись книги, учебники и даже портрет, но — Шолохову! У «Шолохова» не дрогнул ни один мускул, он все подписал. (Эта история повторилась в Сростках: прочитав в командировочном удостоверении знаменитую фамилию, сельское начальство велело писать приветственные лозунги, но Шукшин узнал и все объяснил.)

Той же осенью Шукшин поехал по городам Золотого кольца, выбирал натуру. Там, однако, современность уже лезла отовсюду, и для съемок выбрали только Успенский и Дмитровский соборы Владимира и интерьер церкви в Тутаеве.

«Замысел фильма разрастался. Накапливалось историческое знание. Литературный эскиз сценария "Я пришел дать вам волю" стал уже тесен для автора. Шукшин все больше внутренне впрягался как исполнитель и автор в душу Степана Разина. Кроме одоления магии моря людского, вставали вопросы религиозного самочувствия, отношений с соратниками, предательство и расплата, смерть — своя и тех, что гибли перед глазами бессчетно. Как ни крути, Разин был разбойником», — писал Заболоцкий.

И тут все рухнуло. Решением заседания редакторов и худсовета под председательством Бритикова подготовительные работы по фильму Степан Разин были прекращены. Доводы все те же: насилие и дороговизна. Шукшин рассчитывал на поддержку Герасимова, но тот на заседание не пришел.

Спустя много лет Яков Звонков, работник студии, рассказал Заболоцкому, что шансов у «Разина» не было, и все знали об этом, даже Пашкевич и Шолохов: «Вы не знали силы студийные, вот и колотились попусту. Шукшин надеялся силушку ту сломить. Да где там. Мне его было жалко, а что мог я для него сделать?»

Силу этого удара для Шукшина вряд ли возможно представить. Кинорежиссер Евгений Матвеев в эти дни встретил его в коридорах «Мосфильма». Зная историю с «Разиным», осторожно сказал: «Что-то давно тебя не было видно...» Шукшин ответил, что ездил на Алтай «к землякам за руку подержаться». Родина — его последняя надежда. Еще о своих поездках домой он говорил «подкрепиться».

Единственное, что осталось — роман «Я пришел дать вам волю», который увидел свет в первом и втором номерах «Сибирских огней» за 1971 год.

И теперь самое время поговорить о нем.

Действие романа начинается в августе 1669 года с возвращения отряда Разина из набега на персидские владения и заканчивается в день казни Разина — 6 июня 1671 года. Отступлений в прошлое или будущее героев нет. Событийно роман такой же плотный, как и «Любавины», при том, что тут Шукшину приходилось реконструировать события, а это совсем непросто. Исторические книги дают хронику, но ее надо населить персонажами, вдохнуть в них жизнь.

Разинское войско шальное, беспутное. После победы пьет. Пьет и Разин. Это правда и истории, и жизни, что же им еще делать — газеты читать? Но надо понимать, что в отношении народных героев-заступников в советские времена имелся стереотип. Тема дурных привычек игнорировалась. Поэтому Разин в таком виде вызывал вполне понятную оторопь.

Когда богатые обижают простого человека, Разина трясет, он рвет на себе одежду: «не владея собой в такие минуты, сам боялся себя». Пожилой казак, увидев атамана, замечает: «А ведь это болесть у него». Стырь, один из казаков, на это отвечает: «Болесть не болесть, а сердце надорванное».

«Людей, каких на Руси мучают... <...> Не могу! Прямо как железку каленую вот сюда суют (он показал под сердце)», — говорит шукшинский Разин.

Еще один мотив восстания — личные счеты, у Разина повесили брата Ивана. Не знаю, видели ли в те годы аналогию: брат Ленина Александр тоже был казнен, и это стало для Ленина casus belle.

Разин не идеален. «Как не по тебе, так рта никому не даешь раскрыть», — говорит ему Фрол Минаев, один из сподвижников. Ширящееся восстание захватывает его, и уже неизвестно, кто кем руководит — Разин восстанием или восстание — им.

Если оценивать Разина по шкале «положительный-отрицательный», то он, безусловно, положительный. Душа у него и правда болит о народе. Но в то же время он не очень представляет, что значит дать волю. Вернее, совсем не представляет.

На вопрос, что будет вместо помещиков, он отвечает: «Будет везде казачий уклад», вот и весь его план. Но что это — всем в Персию в набеги ходить?

У Разина при войске есть патриарх — для представительности. Однажды Разин разговорился с этим патриархом:

— Вот сял я на Москве царем. Чего делать будем?

— Править станем, — отвечает ему патриарх.

— Как?

— По совести.

— Дак ведь и все вроде по совести. И бояры вон тоже по совести, говорят.

— Они говорят, а мы б делали. Я уж не знаю, какой бы из меня патриарх вышел, никакой, но из тебя, батька, царь выйдет. Это я тебе могу заранее сказать.

— Откуда ты знаешь?

— Знаю... Я мужика знаю, сам мужик, знаю, какой нам царь нужен.

— Какой же?

— А мужицкий.

— Ну заладил: мужицкий, мужицкий... Я сам знаю, что не боярский. А какой он, мужицкий-то?

— Да тут все и сказано: мужицкий. Чего тут гадать?

— Не ответил, — говорит Разин. Он надеялся, что кто-то подскажет или хотя бы даст кремешок, чтобы высеклась искра. Но не получил ни того, ни другого.

Шукшиноведы считают, что писатель наделил Разина многими своими чертами. Возможно, это и так, но Разин вместе с тем вполне самостоятельный характер. Самое важное, масштаб героя соответствует масштабу времени. Мудрость Шукшина в том, что он не стал делать его умнее, чем тот мог быть.

В романе Разин сам себя загнал в тупик. У него не было шанса победить. Даже когда мужики пошли за ним, он не знал, что с ними делать, чуждался их, опасался, что казаки взревнуют и уйдут. Внутренняя жизнь верхушки восставших состоит из интриг, ревности, зависти, борьбы за место рядом со Степаном. Это тоже подрывает силу мятежа. Вдобавок восстание тонет в грабеже и пьянстве — разинское войско уходит в загул после каждой победы.

Переломная сцена — битва за Симбирск. Разинское войско состоит уже не только из казаков, но и из мужиков — мордвы, чувашей, татар. У Шукшина бой описан как рабочий процесс вроде покоса или строительства: Разин помогает то казакам, то мужикам, поддерживает, гонит вперед. (Эти страницы явно перекликаются с описанием кулачной драки в рассказе «Наказ».)

Вечерняя битва кончается отходом царского войска. Ночью разинцы идут на решающий штурм, и вдруг Стенька узнает — осажденные решили выйти из города и отбить разинские струги. Вдобавок с тыла разинцев поднялась пальба, шум. Началась неразбериха, казаки бросили мужиков и ушли.

Этот ход — казаки под Симбирском бросают мужиков — придуман Шукшиным. Когда Константин Александрович Чижиков, учитель из Бийска, сказал писателю, что история о таком умалчивает (да, читатель в те времена был подкованный), он ответил: «Мне трудно иначе объяснить поражение разинцев под Симбирском, ведь их было втрое больше, чем царских войск» [Ащеулов, Егоров: 144].

После журнальной публикации романа с Шукшиным заключило договор издательство «Советский писатель». Это немного обнадежило писателя. Но шли месяцы, а книги все не было. Шукшин ходил в издательство, просил объяснить, в чем дело, но внятного ответа не получил.