«Отца помню плохо»

Мария Сергеевна ничего об участи мужа не знала. Пока Макар был в Старой Барде, надеялась, что отпустят. Когда его угнали в Барнаул, она вместе с женой другого несчастного двое суток товарняками добиралась туда с передачей. Она ее разделила на две части. В первый день передачу взяли, а на второй — нет, сказали: «Шукшин? Нет такого». Мария Сергеевна добрались до какого-то начальника: «седой, усталый, вроде добрый». Начальник этот посмотрел в книгу (книгу судеб?) и спросил, есть ли дети. Она сказала, что да, двое, и получила ответ: «Не жди его, устраивай как-нибудь свою жизнь. У него высшая мера наказания».

То, что заговор в сельском хозяйстве был сфабрикован, выяснилось сравнительно быстро — уже в 1938 году это признал бывший начальник краевого УНКВД Попов, сообщив, что всей практической стороной дела занимался Жабреев. Всего по этому делу арестовали 2500 человек. В январе 1940 года Попова и Жабреева осудили к высшей мере и расстреляли. Но ни восстановлением честного имени без вины погибших, ни возвращением из лагерей тех, кто уцелел, никто не занялся. Только в сентябре 1953 года заявление о реабилитации подал Малявский, который избежал расстрела, но провел в лагерях двадцать лет.

В 1956 году Иван Иванович Шукшин, дядя Василия Макаровича, обратился в Президиум Верховного Совета СССР с просьбой сообщить, жив ли его отец, Игнатий Павлович Шукшин, а если нет, прислать похоронную.

9 октября 1956 года военный трибунал Сибирского военного округа своим определением реабилитировал 171 человека, из них 72 человека — посмертно. В этом списке Макар Шукшин значился под номером 63.

В январе 1957 года в отдел ЗАГС Сростинского райисполкома поступило распоряжение из управления КГБ по Алтайскому краю: «Просим произвести регистрацию Шукшина Макара Леонтьевича, 1912 г., уроженца с. Сростки, русский. По имеющимся данным, Шукшин М.Л. умер в местах заключения 19 октября 1942 года от острого геморрагического панкреатита. Ранее смерть гр-на Шукшина М.Л. в установленном законом порядке зарегистрирована не была. В данное время смерть Шукшина М.Л. регистрируется в связи с возникшей необходимостью в получении родственниками установленного законом свидетельства о его смерти» [Гришаев: 1997]. Распоряжение было на бланке, большая часть текста набрана типографским способом, вписать требовалось только фамилию, адрес, дату и причину смерти. Шукшины решили, что это и есть ответ, а тот «седой, усталый, вроде добрый» начальник в 1933 году соврал. На самом деле он сказал правду.

В те времена такие справки о смерти в лагерях давали часто. Зачем КГБ спустя годы путало следы? Возможно, таким образом хотели переложить вину, мол, мы не убивали, они сами умерли. Архивы долго оставались закрыты. Только в конце 80-х Василий Федорович Гришаев увидел «расстрельный список» с фамилией отца Василия Макаровича. Он написал статью в «Алтайскую правду», но ее запретили как несвоевременную. В сокращенном виде ее удалось опубликовать лишь в 1990 году в газете «Прямая речь», а в полном — в 1994 году в сборнике статей «Шукшин. Сростки. Пикет». К тому времени в живых была только Таля, Наталья Макаровна.

Гибель отца оставалась для Шукшина открытой раной. В 1954 году, поступая во ВГИК, он также сдал экзамены в историко-архивный институт. Считается, что это был его «запасной аэродром», но не только — он надеялся, что, став архивистом, сможет узнать что-нибудь об отце.

Шукшин писал: «Отца плохо помню. Помню — точно это было во сне — бежал за жнейкой по пыльной улице и просил его:

— Тять, прокати! Тять!

Еще помню: он лежал на кровати — прилег, а я разбежался от лавки и прыгнул ему на грудь. А он сказал:

— О, как ты умеешь!»

Приезжая в Сростки, он снова и снова просил родственников рассказать ему об отце. Слушал, и в глазах его стояли слезы...