«Привез новое кино, в нем играет Василий!»

Второй курс был полон событий, и не все они касались учебного плана.

В ноябре 1955 года Шукшин написал заявление с просьбой принять его в члены КПСС: «С тем, что делает Партия — согласен. И сколько хватит сил и ума — буду помогать строить коммунизм». Из трех рекомендаций одна — от Ромма: «Несмотря на пробелы в первоначальном образовании и недостаточный запас накопленных знаний, — он преодолевает свои недостатки и является одним из лучших студентов моей мастерской» [Василий Шукшин: Жизнь в кино: 28]. 1 ноября на общем партсобрании ВГИКа Василия единогласно приняли в партию.

Осенью Ромм показал отснятый фильм своим студентам и они его... разругали! «Курс раскритиковал его с присущей молодости бескомпромиссностью. Тон задал Андрей Тарковский, резко обрушившись на нелепые театральные костюмы французских крестьян, на недостоверные, чистенькие декорации павильона, на фальшивые диалоги, и я с удивлением для самого себя (как же я не заметил всего этого во время просмотра?) не мог с ним не согласиться», — вспоминал Александр Гордон, отмечая при этом, что Шукшин сказал: «А мне понравилось».

Студенты ВГИКа жили неореализмом. На закрытых просмотрах в институте показывали иностранные фильмы: «Пайза» Роберто Росселини (фильм об итальянцах во время Второй мировой войны), «Без жалости» Альберто Латтуады (этот фильм стал для Джульетты Мазины своеобразным эпиграфом к «Ночам Кабирии» — в нем она впервые сыграла проститутку), фильмы Джузеппе де Сантиса «Горький рис» и «Трагическая охота» с жестким рассказом о простом человеке. «Итальянский неореализм был для нас откровением, чем-то революционным — ничего общего с нашим пресным, как нам тогда казалось, кино», — писал Александр Гордон. Считалось, что эти фильмы обличают мир капитализма, поэтому их и показывали в СССР. Признавался ли кто-нибудь хотя бы самому себе, что и в СССР жизнь для многих была далеко не сахар? И почему об этой жизни нельзя рассказать как есть? Например, про ту же корову Райку с кишками, вывалившимися из пропоротого живота?

После итальянских неореалистов, того же фильма «Пайза», пронизанного состраданием к людям, «Убийство на улице Данте» выглядело и правда странно. В этом фильме переживают не о людях, а о Деле — Ленина, мирового коммунизма. Понятно, что иначе Ромм снимать не мог. Но в то же время, нравиться это уже могло не всем.

В феврале 1956 года состоялся XX съезд КПСС. Никита Сергеевич Хрущев на закрытом заседании выступил с докладом о культе личности. Доклад опубликован не был, но его читали на партсобраниях в учреждениях, организациях и вузах. Прочитали и во ВГИКе. В самой большой аудитории собрали студентов, преподавателей, комсомольцев, партийных, кандидатов, беспартийных. Тогда партийные доклады время от времени прерывались аплодисментами, иногда переходящими в овации. В тот раз в аудитории царило гробовое молчание. После доклада все разошлись, также молча.

В 1956 году Сергей Герасимов снимал фильм «Тихий Дон». Во второй серии белые казаки рубят красных матросов, и один из раненых морячков на мгновение прощально выглядывает из-за плетня. Сейчас идут споры, Шукшин это или не Шукшин? Однако тогда сомнений не было.

«Однажды Шура Куксин, киномеханик, двоюродный брат и друг Шукшина, разнес по селу весть:

— Привез новое кино, в нем играет Василий!

Народу в клубе собралось множество. И вот увидели: из-за плетня выглянул молодой красивый матрос. В зале зашумели:

— Васька, будь он неладен!

Но не успели толком разглядеть земляка, в матроса выстрелили, он упал, попытался подняться и — пошли новые кадры.

Сростинцы покидали клуб будто обманутые.

— Тоже мне!.. Стоило пять лет учиться, чтобы из-за плетня выглядывать» [Ащеулов, Егоров: 108].

В 1956 году Шукшин снялся еще в одной роли, но ее в Сростках не увидели. По учебному плану, на втором курсе студенты должны были снимать короткие немые фильмы, но они не сохранились. На третьем курсе требовалось снять уже короткометражку. Тарковский и Гордон для своей выбрали рассказ Эрнеста Хемингуэя «Убийцы». Сюжет в своем роде артхаусный: Макс и Эл, двое наемных убийц, приезжают в небольшой город, чтобы прикончить бывшего боксера Оле Андресона, чем-то кому-то насолившего. Они приходят в кафе, где он обычно обедает. Там работают Ник, Джордж и повар, негр Сэм. Наемники связывают Ника и Сэма, Джорджа оставляют за стойкой на случай, если кто придет, и ждут боксера. Проходит больше часа, Андресона нет. Убийцы собираются уходить, но им нужно решить, убивать ли этих троих? В конце концов они решают оставить их в живых. Джордж посылает Ника к Андресону рассказать, что его ищут. К удивлению Ника и читателей, боксеру все равно. Он сломлен, устал, раздавлен. «Мне надоело бегать от них, — говорит он. — Я полежу, а потом соберусь с духом и выйду». Мы понимаем, что выйдет он навстречу смерти. Ник возвращается, и говорит Джорджу: «Из головы не выходит, как он там лежит в комнате и знает, что ему крышка. Даже подумать страшно». «Аты не думай», — отвечает ему Джордж. Занавес.

Лаконичность, недосказанность и многозначительность, невообразимые в СССР наемные убийцы, потерявший волю к жизни человек — в общем, интерес молодых режиссеров понятен.

У них имелись кандидаты на все роли, кроме боксера. Гордон предложил Шукшина. Тарковский возразил: «Вася, с его типично русской внешностью?! Пойми, боксер — швед, арийская раса, высокий, белобрысый...» Тарковский был прав: у Хемингуэя написано про Оле: «Когда-то он был боксером тяжелого веса, кровать была слишком коротка для него», — это важная для сюжета деталь: телом сильный, но душа измотана. Тарковский даже хотел пригласить на эту роль своего школьного товарища, но во ВГИКе не приветствовали участие чужаков в студенческих работах, и роль в конце концов досталась Шукшину.

Сцена у него была короткая. Чтобы скрыть небоксерские габариты, он всю сцену лежит в постели. Интересно, что Василий со своими высоко бритыми висками и правда похож на боксера. Говорит он как-то просто, но это, скорее всего, решение Тарковского, в традициях неореализма. В конце разговора Шукшин-Оле отворачивается к стене, и у него такое лицо... Ни в одном другом фильме такого не было.

В то же время Василий работал над своим фильмом. «Сейчас отснял свою курсовую работу (звуковую). 150 м. По своему сценарию. Еще не смонтировал. Впервые попробовал сам играть и режиссировать. Трудно, но возможно. Это на будущее», — писал он брату Ивану Попову [Шукшинские чтения 1984: 178]. Однако на окончание фильма не хватило денег, и шукшинская курсовая, его первый опыт совмещения режиссерской и актерской работы, так и не вышла на экран.

Студенческая жизнь требовала лошадиного здоровья, но как раз этого у Шукшина не было. Благополучно прошел только первый курс, на втором желудок снова начал болеть. Летом 1956-го Василий поехал в Трускавец лечить язву, по пути на неделю остановившись в Киеве у троюродного брата Ивана Попова. А после отправился в Сростки.