«Я — искал»

Шукшин покинул дом ранним весенним утром: «Мне еще хотелось разбежаться и прокатиться на ногах по гладкому, светлому, как стеклышко ледку, а надо было уходить в огромную неведомую жизнь» [Шукшин 2009: 8, 70].

В одном из интервью он обосновал этот свой уход «желанием побольше узнать о жизни». В статье «Я тоже прошел этот путь» написал: «Самым наглым образом заявляю, что я — искал» [Шукшин 2009: 8, 62]. Оба варианта не отменяют эгоистичности поступка. В свое оправдание он говорил, что иначе на матери оставались двое голодных детей: «А я мог уйти. И ушел». Но ведь он понимал, что был на тот момент мужчиной в семье. И уже взрослым — восемнадцать лет. То есть надеждой и опорой, кормильцем. Предполагать, что он, более-менее устроившись, станет присылать семье деньги, было наивно — в таком возрасте и без специальности он мог рассчитывать только на неквалифицированную работу за гроши, которых вряд ли будет ли хватать ему одному. По той мерке, какой он себя мерил, получалось — он бросил, в чем-то даже предал — и мать, и сестру, и деревню. Он чувствовал, что поступил некрасиво, поэтому, рассказывая о себе, об этом поступке старался не упоминать.

По рассказу сестры Натальи, после отъезда Василий как в воду канул — два месяца от него не было никаких вестей. «Мама ложилась со вздохами и с тем же вставала, умываясь слезами», — вспоминала Наталья Макаровна [Бийчане о Шукшине: 11]. Видимо, Мария Сергеевна много чего передумала в эти дни. Много позже, уже с флота, Шукшин написал сестре: «...хочется уже разубедить вас с мамой, что ничего преступного, порочного в моей жизни не было несмотря ни на что» [Шукшин 2009: 8, 202].

Думая, как успокоить мать, Таля увидела у соседки письмо от ее сына. Почерк был похож на Васин, да и содержание подходящее: простите, долго не писал, ждал общежитие, подпись, дата, адрес — город Черемхово. «Я обрадовалась такому письму: оно могло успокоить маму», — рассказывала Наталья Макаровна. Она стащила письмо, запечатала его в конверт, на деревяшке (тюрючке) для ниток вырезала «штемпель» с названием города и датой, шлепнула «печать» и отнесла матери: «Она до слез обрадовалась, читает, руки трясутся». Мария Сергеевна спросила, что за город Черемхово, Наталья соврала, что под Москвой, только после выяснила, что он в Иркутской области. Мать успокоилась. А спустя еще месяц пришло настоящее письмо от Василия. Интересно, что и он оправдывал долгое молчание тем, что ждал общежития. На штемпеле значилось «Калуга». Мать ничего не поняла.

В Калугу он был командирован подмосковным трестом «Союзпроммеханизация», куда устроился слесарем-такелажником в начале мая 1947 года.