На правах рекламы:

• суши доставка онлайн

3.2. Языковые средства выражения коммуникативной стратегии порицания

Для выражения отрицательной оценочной семантики в коммуникативной ситуации порицания используются разноуровневые языковые средства. Как и в похвале, мы рассмотрели их на уровне лексики, морфологии, синтаксиса, словообразования, фонетики. Языковые средства выражения порицания, как показал анализ, представлены гораздо богаче, чем при выражении похвалы.

Анализируя фонетические особенности в достижении эмоциональности, оценочности, необходимо отметить яркую особенность творческой манеры В.М. Шукшина, который всегда уделял большое внимание устной речи, фиксируя различными средствами на письме специфику разговорной, диалектной речи. Так, при выражении порицания, в основном, отмечаются следующие коннотативные фонетические и просодические средства достижения экспрессивности: просторечное стяжение: — Хоть счас-то не ерепенься... [278, с. 324]; просторечное опущение начального [а] и произнесение предударного «э» как [и]: — А то ирапланов понаделали... [Там же. С. 199]; просторечное опущение начальной гласной и упрощение зияния [уа]→[о]: Иногда, чтобы подзадорить Хавронью, Яша кидал через улицу: — Ксплотатор! [277, с. 51]; просторечно-диалектная ассимиляция: — Штыбы вам... Жены злые попались!.. [279, с. 77]; просторечно-диалектное отвердение [ш̃]: шшолкать» [279, с. 425]; шшенок [Там же. С. 226]; яканье (в первом предударном слоге гласные неверхнего подъема совпадают в звуке [а] после мягких согласных): — ...говорить всякие «чаво»... [278, с. 76]; просторечная ассимиляция: — ...а вы теперь сяли на шею обчеству, «Анчихрист! [277, с. 188]); дурной выпимши [278, с. 415]; две институтские обаяшки, которые прямо млеют от самодельных лыцарей [279, с. 223]; просторечное упрощение групп согласных:

— ...Що ты!.. [278, с. 524].

Как и в высказываниях-похвалах для изображения эмоционально напряженного состояния говорящего, В.М. Шукшин активно использует такой графический прием, как написание через дефис: -Я т-т-те по-по-кажу <...> на него в «Крокодил» на-н-напишу... [278, с. 967]; — Что за д-д-д-дурацкая привычка... [Там же. С. 89];

— ...карау-ул!» [Там же. С. 156], — Ло-ло-лоботрясы...» [Там же. С. 98]; — Кэ-к-кулак! [Там же. С. 88]; — Пап-п-п-п-пятьдесят восьмой пойдете! Обои! [Там же. С. 87]; — Ду-ра-ки! [279, с. 324].

Таким образом, активными средствами создания разговорности речи как в коммуникативных стратегиях похвалы, так и порицания являются графические приемы, отражающие фонетику и стилистику живой народной речи: написание через дефис и намеренное искажение орфографического облика слова.

Стремление писателя к достижению реалистичности в изображении простых русских людей прослеживается, прежде всего, в выборе языковых средств на лексическом уровне языка. Разговорная речь воспринимается как необработанная запись языкового материала жителей алтайских деревень благодаря изобилию в их диалогах просторечных слов и выражений, диалектных вкраплений. Именно поэтому создается такое ощущение, что герои В.М. Шукшина говорят так же, как говорят в повседневной жизни простые деревенские жители.

Частотными на лексическом уровне являются следующие языковые средства, выражающие порицание:

• инвертированная лексика (25%): о человеке, который создает много проблем, трудностей (с иронией): — Подарок, — еще сказала Нюра. — На балалайке играет... [280, с. 255]; о человеке, далеком от науки: — Кто же задачник читает... как художественную литературу. Менделеев мне нашелся! [Там же. С. 130]; о мужчине, который ведет себя не по-мужски: — Баба! Трус! Ты же пропадешь, Серега... [Там же. С. 424]; — Баба... Орешь против кисейных барышень, а сам хуже всякой барышни. Истеричка [Там же. С. 490]; о людях, приехавших из города, которых деревенские жители недолюбливают за то, что те учат их жизни, и не считают грамотными, образованными: — Приехали... Грамотеи!.. Финтифлюшки городские... [278, с. 164—165]; о человеке, который чего-то боится: — Спи знай... Храбрец. Сам в штаны наложишь... [Там же. С. 105]; о глупом, недалеком, несообразительном человеке: — Наши голодранцы церкву без нас ломали? Ну и школу пусть без нас строют. А то — умные какие... [277, с. 45]; — А ты, если уж ты такой умный, не спрашивай, а веди в дом [Там же. С. 46]; — Зато ты шибко умная... [Там же. С. 197]; о трусливом человеке: — Смелый ты — на теплый назем с кинжалом... [Там же. С. 252]; о человеке, не имеющем представления о культуре поведения (в контексте сравнения городских и деревенских жителей): — ...Пошел к черту. Культурный нашелся. Уж чья б корова мычала, а твоя бы молчала... [Там же. С. 462]; о человеке, приносящем вред здоровью: Тьфу! Трепач! Пирамидон проклятый! [279, с. 25]; о том, кто плохо ест: Едок, — Упрекнула Валя. Съел-то всего ничего. Вот оттого и не вырос — ешь мало [280, с. 203].

• коннотативная лексика (63%): — Всякая гнида грозится стать вошью... [280, с. 410]; — Дерьмо собачье... [278, с. 240]; — Ты, Митька, балда все-таки... Дубина просто... [Там же. С. 113]; Я тебя насквозь вижу, паразит! [Там же. С. 96]; — Не слушайте вы его, брехуна... [Там же. С. 148]; — ...Соблазнили тебя, как девку, слов красных наговорили, ты и губы распустил. Своим-то котелком надо варить!., (котелок в значении «голова») [277, с. 506]; — А тебе какое дело, слюнтяй? [Там же. С. 47]; Где ж ты его (ружье), поганец, держишь?! Сунься кто-нибудь — и враз увидют [Там же. С. 32]; — Хэх, ты, бес! Да ведь ты к этой, наверно... черная бабенка там жила... Забыл теперь, как звать ее было, греховодницу. Цыганиста така... Ворожейка [Там же. С. 159]; — Я их всех ненавижу, всю голытьбу вшивую... [Там же. С. 196]; — Ты не петушись тут, — осадила она Емельяна Спиридоныча. — Приехал... царь-горох [Там же. С. 225]; — Ты с этой поры не шибко выкобенивайся! Это — мой внук!.. Понял? Дупло ты!.. [Там же. С. 223]; — Да брось ты его! Дерьма-mo еще. Фраер городской!.. [280, с. 352]; — Давно бы уж все было, если бы не такие вот... Сундук старорежимный! Пуп земли... [Там же. С. 431]; — Не говори со мной, как с дураком... Остряк! [Там же. С. 424]; -Балаболка, если не трепло. Что ты понимаешь в железе? [Там же. С. 433]; — Вот же зараза! — злился Степан [277, с. 468]; — Ты, лоботряс, только рассуждать умеешь... Пустозвон. Чего ты лезешь не в свое дело? [278, с. 405];

• общеоценочная лексика (7%): — Я согласен: я дурак, несознательный, отсталый... [280, с. 343]; Некультурная ты, Катерина... [277, с. 461]; Неласковый ты, Егор... [Там же. С. 176]; — Слабый ты какой стал, Егор [278, с. 103];

• нейтральная лексика (5%): — Невежливый старичок... [277, с. 47]; Плохие вы люди, Егор... [Там же. С. 62]; А вот за то, что ты — никакой не ответственный... [278, с. 342].

Таким образом, в прозе писателя широко применяется стилистически маркированная лексика, представленная в названии-характеристике человека. Учитывая, что большинство ученых рассматривают просторечную лексику в составе разговорной, мы также рассматриваем просторечные слова как часть разговорной лексики, отличающиеся сниженным характером, грубостью, ненормированностью, однако мы намеренно выделяем просторечную лексику в отдельную группу, чтобы подчеркнуть особую резкость, оценочность, экспрессивность таких слов:

1) просторечная лексика: гад, шлюха (груб. прост.), чёрт (прост. как бран. слово), петух, кобели (груб прост.), змеёныш (прост. употр. как бранное слово), выдра (прост. бран.), обормоты (прост. обычно бран.), балда (прост. бран.), паскуды (груб. прост., обычно бран.), идиот (прост. бран.), скупердяй (прост. бран.), трепач/и (груб. прост.), харя, зараза, сопля, сопляк (груб. прост.), сосунок (прост. пренебр.), сволочь/и (груб. прост.), брехун (прост. пренебр.), барахло (прост. презр.), побирушка (прост.), образина (прост.), боров (прост.), голодранец (прост.);

2) разговорная лексика: дура / дурак (разг. бран.), хам, хамло (разг. бран.), подлецы (разг. бран.), прохвост (разг. бран.), остряк (разг.), тряпошница / тряпишница (разг. пренебр.), сюсюкалка (от сюсюкать — разг.), пупырь (разг.), молокосос (разг. пренебр.), дешевка (разг. пренебр.).

Просторечная лексика часто представлена зоонимами: корова комолая, выдра, собака, котяра, петух, кобель, змееныш, баран, змей, медведи, свинья, бык с куриной головой, осел, кобылы, выдра, коршунье и др. Наиболее экспрессивными в выражении порицания являются запрещенные слова и выражения (инвективы), которые демонстрируют наивысшую степень негативного отношения к объекту отрицательной оценки: сука, сучонок, сукин сын, сукины дети, сволота, тварь, вшивота, падла, хамье, хамло, долбо..., пидор, долдоны, харя, мать вашу.

Как показал анализ, нейтральная по своей стилистической окраске лексика как индикатор порицания слабо представлена в прозе В.М. Шукшина (не красавец, несознательный, слабый, ребенок). Это можно объяснить тем, что для выражения отрицательной оценки используются слова с яркой эмоционально-экспрессивной окраской: просторечная, разговорная, диалектная лексика.

В художественной прозе В.М. Шукшина диалектизмы выполняют важные стилистические функции: во-первых, не только передают колорит речи земляков писателя — жителей Алтая, но и помогают «услышать» ее; во-вторых, являются источником речевой экспрессии, прежде всего, в выражении порицания за счет фонетических и лексических средств. Исследователи писательской манеры В.М. Шукшина отмечают, что в его произведениях нет непонятных диалектных слов, при этом речь героев всегда самобытна, народна [64, с. 79]: робить, варнак, чалдоны, орясина, подорожники, москалики, рубаха-перемываха, журавь, ботало, голытьба, ворожейка, бурелом, стерьва, верстак, поскотина, боровья, заполошный, шебаршит, не ерепенься, друг анчутки.

Рассмотрим соотношение различных лексических групп в корпусе высказываний-порицаний (1045 единиц). Так, книжная лексика составляет всего 2,63% (27 единиц), нейтральная — 8,2% (86 единиц), разговорная — 28,9% (302 единицы), диалектная — 10,2% (107), просторечная — около 50% (523 единицы). Последняя группа включает бранную лексику — 43% (225 единиц), грубую, в том числе зоонимы — 18,6% (98 единиц), ироничную, презрительную — 18,4% (96 единиц). Соотношение различных лексических групп представлено в диаграмме № 3.

Представленные в диаграмме данные наглядно демонстрируют большую разницу в количественном соотношении просторечной лексики (50%), выражающей отрицательную оценку, по сравнению с книжной лексикой (2,6%).

Просторечные слова составляют около половины из всех представленных в анализе лексических групп. Из этого следует, что именно просторечная лексика занимает значительное место в творчестве В.М. Шукшина и является лексической основой для выражения порицания. Писатель использует ее как яркое оценочное средство, так как просторечные слова дают больше возможностей для выражения экспрессии, образности в негативном оценивании.

Диаграмма № 3. Соотношение лексических групп в коммуникативной стратегии порицания

Коммуникативную стратегию и коммуникативные тактики порицания в прозе В.М. Шукшина активно представляют также фразеологизмы (сердце кровью обливается [278, с. 343]; как две капли воды [Там же. С. 350]; трепать языком [Там же. С. 348]; вот где собака зарыта [Там же. С. 98]; валять (валял) дурака [280, с. 22]).

Писатель использует устойчивые выражения не только в общепринятой форме, т. е. без изменений, но и измененном, обновленном виде, с сохранением его семантики и основных черт структуры (Места здешние он знал как свои восемь пальцев, охотник был умный и удачливый [278, с. 346], вместо известного выражения как свои пять пальцев). В этих случаях фразеологические обороты получают новые эстетические и художественные качества и особую выразительность.

Выделены следующие типы фразеологизмов (расположены по мере убывания):

• глагольные (40,4%): идите к черту [278, с. 92]; двух зайцев сразу поймаем [277, с. 44]; три шкуры спущу (с каждого) [Там же. С. 83]; пристал как банный лист [Там же. С. 65]; дурака ломаешь, уши вянут [Там же. С. 217]; приперся нотации тут читать [Там же. С. 462]; прижать хвост [279, с. 73] икру метал [280, с. 257]; три шкуры спустить [277, с. 83]; пузыри пускать [Там же. С. 20]; распустить грабли [278, с. 521]; руки распускать [280, с. 207]; искать пятый угол [278, с. 91], валяться в ногах [277, с. 37]; трепать языком [278, с. 348]; зуб имеет [Там же. С. 316];

• субстантивные 121.2%): голова садовая [Там же. С. 62; 277, с. 45], дурак дураком [279, с. 91]; дура набитая [277, с. 227]; горе луковое [278, с. 97]; баран недобитый [277, с. 194]; жук навозный [279, с. 219]; пугало гороховое [277, с. 94]; голь перекатная [280, с. 153]; змея/и) подколодная/ые) [280, с. 147]; вольная птица [279, с. 222];

• адъективные (5,7%): ноль без палочки [278, с. 79]; медом не корми [Там же. С. 95] (сравн. «хлебом не корми»); губа не дура [277, с. 194]; белены объелся [Там же. С. 48]; не с той ноги встал [Там же. С. 48];

• междометные (7,7%): мать честная [Там же. С. 28]; О!.. Господи!.. пузырь: туда же, куда и люди, — тоска... [278, с. 538]; ёлки зелёные [277, с. 28];

• адвербиальные (5,1%): к чертовой матери (бабушке) [278, с. 534]; к чертям собачьим! [280, с. 353]; к черту на рога [278, с. 79].

Активное использование в коммуникативных стратегиях порицания глагольных, субстантивных и адъективных фразеологических единиц, которые в исследуемом материале имеют, прежде всего, оценочную функцию, еще раз доказывает, что для В.М. Шукшина великой ценностью является человек. Внимание писателя сконцентрировано на человеке: на его образе жизни, на его моральном облике, в его делах и помыслах.

Анализируя словообразовательные средства выражения порицания, прежде всего необходимо выделить суффиксацию с аугментативными (увеличительными, огрубляющими) суффиксами (75%), которые включают оттенок негативной оценки суффиксами, выражающими пренебрежение: — ин, — Юг, — Яй, — Юх, — Ьё, — Ник, — От, — Ун, — Ер, — Яр, — Ач -ак/-як, — Ах: ворюга, ухажер, поганец поганка сосунок, трепач, дьяволина, детина, образина, орясина, лягушатинка, хамье, коршунье, вшивота, шлюха, котяра, болтун, брехун, чудак, варнак, остряк, рубаха (— Попяра!.. А если я счас, например, тебе да разок по лбу, то как? [278, с. 544]; Ладно, пупырь, давай три. Скупердяй ты, Мишка!.. [Там же. С. 45]; Ты, Митька, балда все-таки, — сказал бригадир. Дубина просто [Там же. С. 113]; — Хэх!.. Чудак! Ну, машину достали. Все, в общем, разворотило... [Там же. С. 120]). Гораздо реже встречается безаффиксный способ (15%): погань, пьянь; словосложение (10%): живодеры, голодранец (— В герои лезут! Молокососы!.. — кричал толстый [278, с. 118]; — Не вякай, раз не понимаешь. Сразу вся деревня узнает, начнут потом языки чесать, черти. Не знаю я их! Им после — одно, а у них на уме — другое. Зубоскалы, черти. — Ефим злился, понимал, что это глупо, а злился... [Там же. С. 259]).

На морфологическом уровне помимо экспрессивно-оценочных существительных с отрицательной семантикой (сволочь, сопляк, недоносок, обормот, подлец, хохмач), активными являются глаголы с отрицательной семантикой. Наиболее представлены следующие семантические классы глаголов [228]:

• поведения: буянить, выдрючиваться, выкобениваться, лоботрясничать, скаламбурить, отбояриваться, ломаться, расшипериться, шебаршить, придуриваться, загубить;

• отношений (причинения физических и нравственных страданий): жогнуть, зашибить, звездануть, замастырить;

• бытийности (биологического существования): куковать, приткнуться, вляпаться;

• перехода к биологическому существованию: загнуться, оклематься, окочуриться;

• психофизического существования: егозить, ерепениться, киснуть;

• конкретного физического действия (создания или разрушения): заделать, наплодили, сварганить, ухайдохать, ломануть, двинуть, ухлопать;

• превосходства: атаманить, главарить;

• совместности: привязаться, прилипнуть;

• сравнения: звереть, петушиться, насобачились, набычиться;

• становления: вляпаться, выкарабкаться, докатиться;

• речемыслительной деятельности: базарить, балабонить, пустозвонить, философствовать;

• подчинения: заесть, зануздать, заездить;

• звучания: заблажить, вжикать.

Отметим также частотность императивов, т. е. глаголов в повелительном наклонении, нередко с отрицательной частицей НЕ, выступающих в качестве интенсификаторов экспрессивности: иди поцелуй Анютку кривую, отойди маленько, не сердись, не гляди на меня, ты брось эту моду, не гневи бога, не кричи, иди похмелись, не лайся, не забывай, не слушайте, спи знай, идите к черту, выйди отсюда, не хулигань, не вякай, не лапай, не пей, не бойся, подожди, учись знай, бежи, уходи, не буди, не ходи к ним, не крутись, убери, не реей, не поганься, не сердись, не трожь, не дурачься, не дури, не ерепенься, не тревожьте, не шляйся, рр-а-вняйтесь! (— Где у тебя обрез? — сразу начал Кондрат. — Какой обрез? — Макар сделал изумленное лицо. — Не корчи из себя дурачка. Где он? [277, с. 32]; Ты что тут?! — грозной тучей навис Игнатий над братом. — Не ори, — отмахнулся тот... [Там же. С. 48]; — Ты не петушись тут, — Осадила она Емельяна Спиридоныча. — Приехал... царь-горох. — Поменьше вякай, дура. А то ведь и повернуть можем [Там же. С. 225]).

Следует заметить, что глаголы часто входят в состав различных фразеологических единиц, выражающих какой-либо процесс: встать в дыбки, встать не с той ноги, голову положить (сложить), задеть за живое, лечь на месте; имеющих образную семантику: вышибло из ума, курицы не обидит, куры засмеют; качественно-обстоятельственную семантику: хоть ложись да помирай, хоть впору завыть. Глаголы преобладают среди лексических диалектизмов в прозе В.М. Шукшина (выхворался, не понужай, робить): — Один, что ли? — спросил пришелец. — Один. Проходи, чего в дверях расшиперился! [278, с. 215]. Именно глагольное слово может передать сложную ситуацию, ярко обрисовать и оценить действие, придать особую динамику повествованию.

Прилагательные и наречия придают более глубокую выразительность речи, создавая объемность образа и самого текста (заполошный, малохольный, гундосая, проклятые, тяжельше, прямо, шибко, уж, дурной, ишо, тада): ворот бабка Маланья повстречала соседку и стала громко рассказывать: — Зовет Павел-то в Москву погостить. Прямо не знаю, что делать. Прямо ума не приложу. «Приезжай, — говорит, — мама, шибко я по тебе соскучился»... [Там же. С. 99]; Гринька сморщился, тоже мельком глянул на товарищей и тоже негромко сказал: — Ты чо? Ненормальная какая-то... [Там же. С. 126].

В функции усилителей отрицательной оценки, т. е. интенсификаторов экспрессивности, помимо императивов, выступают наречия, междометия, частицы, относительные местоимения (очень / шибко, просто, вот, уж, ах, эх, ей-богу, уж, ну, даже, только, ка-кой/ая, как и др.): Ах, как я бездарно прожил, Ваня! Как жалко... Я даже не любил — боялся любить, ей-богу... [Там же. С. 297]; -Спокойно, — гудел детина. — Спокойно, батя. Вот раздухарился-то!.. [Там же. С. 299]; Какой ты дурак, парень, — грустно и просто сказала она [278, с. 140]; Шибко уж ты строгая, Марфынька... [Там же. С. 154]; — Эх вы... люди! — горько шептал он и сморкался в платок [Там же. С. 161]; — Значит, не поможешь мне в этом деле? — Хватит, ну тя к чертям! Ты просто ополоумел, Кузьма! [277, с. 91].

В результате анализа корпуса высказываний порицания на уровне синтаксиса, как и в случае с похвалой, было отмечено использование разговорного синтаксиса (простые предложения, чаще неполные, самой разнообразной структуры), в том числе, активное употребление экспрессивно-синтаксических инверсивных конструкций (сундук старорежимный, лесина неотесанная, баран недобитый, змеи подколодные, голытьба вшивая, прислужник несчастный, варнаки проклятые, варнак окаянный, деятель вшивый)

Также отмечены синтаксические конструкции с прямым порядком слов, однако многие из них представлены крайне редко. Например, конструкции типа «обращение (+ сущ.) + глагол (+ сущ.)»: Гришка, Васьк... сознайтесь [280, с. 77], Валюша, брось мне штиблеты [Там же. С. 100]. В анализируемом материале выявлены следующие синтаксические конструкции с прямым порядком слов:

• НЕ + глаг. + мест. / сущ. (9,4%): не распускай слюни, не корчи из себя дурачка, не пойдем на вечеринку, не было у меня условиев, не видать тебе Марьи; не поняли вы меня (Не подходи! Не подходи ко мне!.. [279, с. 70]);

• прил. + мест. / сущ. (8,1%): плохие люди, ненормальные вы, ненормальная какая-то, чудной человек, лихой парень (— Слабый ты какой-то стал, Егор... [278, с. 103]);

• относит. мест. + прил. / нареч. (5,6%): Какой же ты дурак!; Какой он занятой!; Какие-то слабые вы; Как похож... (Как тебе не стыдно? Тебе бы, если по-честному-то, не слесарем даже, а навоз вон на поля вывозить, а ты — шляпу... [279, с. 96]);

• межд. + глагол (3,3%): Ох, попадет (тебе); Эх, учти вас, учили (На жену Анатолия шляпа произвела сильное впечатление: она стала квакать (смеяться) и проявлять признаки тупого психоза.

— Ой, умру! — сказала она с трудом [Там же. С. 95]);

• межд. + обращение / мест. (6%): Ох, Женька...; Ах, Ваня, Ваня...; Эх, вы...; Эх, ты...; Ах, Петька... сынок; (— Эх, Гена... Гена ты и есть [Там же. С. 219]).

• Чаще остальных в корпусе порицательной стратегии на уровне синтаксиса встречаются инверсивные конструкции «сущ. + прил. / прич.». Обратный порядок слов воспринимается острее, поэтому, в первую очередь, призван обратить внимание адресата порицания на сказанное, а образность, направленная на эмоциональное восприятие, на наш взгляд, является вторичной в таких конструкциях.

В прозе В.М. Шукшина маркерами порицания, помимо инверсивных конструкций (38,4%), являются также следующие выразительные синтаксические средства:

• сравнения, сравнительные обороты (17,5 %): сидишь тут, как ворона, глазами хлопаешь [278, с. 79], ломаешься, как дешевый пряник [Там же]; гол как сокол [Там же. С. 280], как пес побитый плетешься [Там же. С. 352]; как дети среди упорной работы [Там же. С. 434]; как Иисусик пойдешь у меня [Там же. С. 240]; ходишь как побирушка [Там же. С. 317]; ты привык языком-то, как оглоблей ломить [Там же. С. 405]; замерзнешь тут, как кочерыжка [Там же. С. 240]; сравнил козлятину с телятиной [280, с. 277]; как плохой агитатор с капризной избирательницей [Там же. С. 374]; как крючок конторский [Там же. С. 355]; как ишак работаешь на них [Там же. С. 116]; как баран на новые ворота [278, с. 448]; Менделеев нашёлся (сравнение с иронией) [280, с. 130];

• риторические восклицания (12,8%): — Явился тут царь Горох! [Там же. С. 430]; — Ну, ё-моё! [Там же. С. 205]; — Ни стыда ни совести у человека! [278, с. 7]; — Ну, едрена мать! [280, с. 305]; — Да здравствуют полудурки! [Там же. С. 299]; — Ну что за дуры такие! [Там же. С. 380]; — Да что за мать-перемать-то! [Там же. С. 80]; — Совесть же надо иметь, елки с палкой! [278, с. 16]; -Нет, и тут через пень колоду! [280, с. 354]; — Ну и черт с ней! [278, с. 65];

• эллиптические предложения, в основном, побудительные (11,3%):

— Эх вы, ...люди! [Там же. С. 161]; — Сбили вас с толку этим ученьем — вот и мотаетесь по белому свету, как... [Там же. С. 198]; — Ну... это, знаете... Нет, нельзя. Что вы?! [279, с. 55]; — Да где на току-то!! — сорвался дядя Ермолай. — Где на току-то?! Где, когда я... У-y, обормоты! [Там же. С. 78]; — Да что за мать-перемать-то! — возмутился Колька. — Ты что... чернил, что ли, выпил?.. [Там же. С. 80]; — Насчет уклона-то... смотри не вякни где... [278, с. 199]; — Эх вы!.. — сказала Леля и неожиданно для себя заплакала. — Люди стоят, машины стоят... их ждут... а они... — говорила Леля, слезая с парома [Там же. С. 112—113]; — Ты мне усмешечки, а я тебе — одно слово!.. Слово скажу тебе, и ты замолкнешь. Если я дурак, как ты говоришь... [278, с. 166];

• риторические вопросы (9%): — Ну что мне с тобой делать, верста коломенская? [Там же. С. 19], — Как тебе не стыдно? [Там же. С. 32], — Куда она денется, твоя улица? [280, с. 125];

— Какая тебя муха укусила? [Там же. С. 156]; — Чего ты дурачка из себя строишь? [Там же. С. 205]; — Как же вы так живете? А? [280, с. 356]; — Что ты ломаешься сидишь? [Там же. С. 386]; — Зачем чепуху пороть? [Там же. С. 287]; — Смешинка в рот попала? [278, с. 258]; — Ну что вы можете понимать в современной жизни? [Там же. С. 205];

• противопоставления (14,2%): — Петя, ты пошто такой есть-то? Неужель ты людей не знаешь? Они вот пронюхали твою доброту и пользуются, и пользуются... Сволочи!... Ты уж какой-то очень добрый. И для всех ты готов все достать, все сделать [Там же. С. 35]; — Ты робот, а не читатель [278, с. 82];

• повторы (3,5%): — Достигалы!... Вы всего достигаете!.. Вон вы чего достигаете — в подолах приносить. Радуйтесь теперь! [280, с. 379]; Работать надо учиться, сынок, работать...! [Там же. С. 354];

• переспросы (3,3 %): — ...Да, — вспомнил он, — подскажи мне, чего бы такое твоей жене купить? Подарок какой-нибудь... — Брось! — сердито воскликнул Егор.

— Чего брось? Мне сейчас будет звонить один... волшебник один... — Фёдор искренне, от души засмеялся... — Вот волшебник так волшебник! Всем волшебникам волшебник, у него там всего есть... Чего бы? Говори. — Да брось ты! — ещё раз с сердцем сказал Егор. — Что за глупость такая — подарки какие-то! К чему?.. [279, с. 202].

Главная функция повторов и переспросов — функция усиления, в этой функции данные стилистические приемы наиболее точно передают живую возбужденную речь, в которой и повторы, и переспросы свидетельствуют об эмоциональной напряженности диалога.

Автор использует также прием языковой игры, который выступает в функции порицания: — Да жалко тебя... — Жалко у пчелки... знаешь где? Вот так [280, с. 147]. Использование одинаковых начальных (анафорических) и конечных (эпифорических) морфем (приставки за- и постфикса -ся) также придает повествованию особую эмоциональность:

— А заелся ваш секретарь-то! — сказал лысый, глядя прямо перед собой. — Ох, заелся! — Он не за-за-за... это... зашился, а не заелся. Мы же го-го-горим со страшной силой! Нам весной еще т-т-три тыщи гектар подвалили... попробуй тут!.. [278, с. 93].

На основании предложенных данных можно утверждать, что синтаксические средства выражения порицания отличаются богатым разнообразием. Представим соотношение синтаксических маркеров порицания в диаграмме № 4.

Диаграмма № 4. Синтаксические маркеры порицания

Ярким признаком разговорной речи, как известно, является простой синтаксис (простые, неполные предложения), инверсивные конструкции, большое количество восклицательных и вопросительных предложений, в том числе риторических фигур. Все эти признаки, присущие идиостилю В.М. Шукшина, выявлены нами в полной мере при рассмотрении синтаксических средств выражения порицания.

Исходя из вышеизложенного, можно сделать вывод, что несмотря на различия в выборе коммуникативных тактик и ходов коммуникативная стратегия порицания в идиостиле писателя представлена богатой парадигмой разноуровневых языковых средств: лексических, грамматических, словообразовательных и фонетических.