Желтая дверь

Леонтий Павлович Шукшин выделил новой семье амбар, который они превратили в избу [Шевцова, Пряхина: 16]. Мария хотела освятить новое жилище, но, как написал Василий Макарович, «почему-то отец не любил попа». Поначалу Макара уговорили, но в день освящения он «потихоньку разворотил крыльцо, прясло, навалил у двери кучу досок и сидит тюкает топором какой-то кругляш. Он раздумал крестить избу». Священник пришел, но войти не смог. «Чего тут крестить, я ее еще не доделал», — сказал Макар. «Мать неделю не разговаривала с ним. Он не страдал от этого», — вспоминал Василий Макарович.

Изба эта до наших дней не дожила, на ее месте — памятный знак. Но Иван Попов, троюродный брат Василия, на три года его старше, помнил ее и позже запечатлел на картине: из серых бревен, небольшая, с одним окном, с ярко-желтой дверью.

25 июля 1929 года в этой избе родился первенец, сын. Священник отец Александр Кисляков крестил младенца. «Меня крестили втайне от отца. Он уехал на пашню, а меня быстренько собрали мать с бабкой и оттащили в церковь», — рассказывал Василий Макарович. По церковному календарю выпадали имена Михаил, Прокл, Иоанн, Феодор, но назвали младенца Василием.

Шукшин, явно со слов матери, писал, что родители «жили неважно». Отец был неразговорчивый: «момолчать целыми днями», неласковый. Любить не умел, умел работать: «уезжал на пашню и жил там неделями безвыездно». Весной, когда пахали и сеяли, чтобы не проспать, дремал стоя, прислонившись к коню. Когда к нему приезжала молодая жена, демонстративно брал топор и уходил рубить дрова. Мария плакала. «Разве не обидно? Дура была молодая: надо было уйти от него», — говорила она потом сыну.

Но, так или иначе, их семья жила обычной жизнью сибирских крестьян: летом пахали, сеяли, убирали хлеб, осенью праздновали окончание полевых работ, зимой сходились на вечерки. Василий Шукшин потом опишет это в своем романе «Любавины». Вековой круг жизни, разорванный Гражданской войной, восстановился, казалось, на долгие века. Но это были последние спокойные месяцы.