Учитель и директор

Аттестат Шукшин получил 31 августа 1953 года. Ехать в Москву уже было поздно, главный штурм откладывался до следующего года. Василий остался в Сростках до весны 1954-го. Требовалось найти работу. На трактор со средним образованием вроде как не с руки. В одном доме с Шукшиными, через стенку, жила Мария Михайловна Снегирева, заведующая отделом пропаганды и агитации райкома партии, она имела хорошую библиотеку, Василий время от времени брал у нее книги. А после экзаменов пришел и сказал, что ему нужна работа. Снегирева поговорила о нем с директором школы Николаем Николаевичем Жабиным. В Сростках было две школы — средняя и вечерняя. Вот в вечернюю его и направили. С сентября 1953 года он преподавал русский язык (а мы же помним про его тройку в аттестате!) и литературу. С 17 октября он стал директором вечерней школы.

Оформляясь на эту работу, 19 октября Шукшин заполнил личный листок по учету кадров и написал свою первую автобиографию. Эти документы хранятся сейчас в Государственном архиве Алтайского края.

К листкам прикреплена фотокарточка, не стандартная три на четыре, а больше. Шукшин в пиджаке и рубашке на молнии — модный! Нижняя челюсть массивная, подбородок квадратный. Глаза узкие, смотрят пристально. На переносице — перешеек сросшихся бровей.

Шукшинский почерк — быстрый, но разборчивый. Одни слова густо-синие, другие блеклые, почти до прозрачности: Шукшин писал чернильной ручкой и макал перо в чернила, только когда было уже совсем никак.

Уже здесь Шукшин довольно небрежно относится к фактам и датам своей биографии. В листке по учету кадров местом рождения указывает село Сростки Старобардинского района ЗапСибкрая. Но в 1929 году административное подчинение Сросток было другим: село Сростки Бийского округа Сибирского края. Тут Шукшин, скорее всего, просто запутался, и было отчего — с 1925 по 1953 годы Сростки меняли административную принадлежность пять раз, где уж тут уследить? И в автобиографии местом рождения указано село Сростки Сростинского района Алтайского края.

Годы учебы в техникуме Шукшин также указал разные: в листке по учету кадров — с 1943-го по 1946-й, в автобиографии — с 1943-го по 1947-й. Дату призыва на службу отметил как август 1948 года, хотя это произошло в августе 1949-го. В автобиографии он написал: «В 47 году я был зачислен в военное училище, но по собственному желанию был отчислен», а мы помним, что училищ было два, и ни в одном из них он не учился. В графе «Общий стаж службы» стоит «4 года», хотя с августа 1948-го по декабрь 1952-го получается три с половиной года.

Удивительнее всего эта запись: «С 1932 года, лишившись отца, я воспитывался отчимом». Но Макара Шукшина забрали в 1933-м!

Когда старики за частоколом прожитых лет путают даты и факты, это можно понять. Но Шукшину двадцать четыре, в десяти фактах биографии путаться рановато.

Возможно, необходимость прятать отца между строк автобиографии так угнетала Василия, что все остальное он писал не задумываясь, абы как. Или же так не лежала душа к директорству, что надеялся: «Навру им в анкете, увидят — выгонят»?

Не увидели, а если и увидели, не выгнали. Он директор школы, а заодно преподает русский язык (ирония судьбы — мы же помним про его тройку в аттестате!) и литературу.

В Государственном архиве Алтайского края хранится паспорт Сростинской средней школы № 32. Там перечислено все, что имелось в школе в 1950—1954 годах: парты, грифельные доски, рабочие инструменты. Из паспорта можно, например, узнать, что в школе были автомобиль, правда, неисправный, лошадь, в то время как требовались четыре, а также чучела и скелеты в кабинете биологии.

В контексте шукшинской истории интереснее всего, пожалуй, библиотека. Книг школа имела немало — более 700 томов, больше всего — по разделу русской дореволюционной литературы. Школа выписывала восемь газет: краевые «Алтайская правда» и «Сталинская смена», районку «Боевой клич», центральные «Комсомольская правда», «Правда», «Учительская газета», «Литературная газета», «Пионерская правда». И двадцать три журнала!

Шукшин с энтузиазмом включается в работу. Пишет в районную газету «Боевой клич»: в номере от 11 октября 1953 года выходит его заметка «Учиться никогда не поздно», в номере от 10 декабря — «Больше внимания учащимся вечерних школ». Он призывает сельскую молодежь не стесняться идти в школу. Тексты дежурные, но написаны убедительно. Вторая заметка, как боеголовка с несколькими зарядами: один предназначен потенциальным ученикам, другой — комсомольским организациям, которые должны, но не хотят указывать рядовым комсомольцам «правильный путь». Для деревенских Шукшин — колхозник, слесарь-такелажник, монтер путей, матрос-радист, вернувшийся с флота еле живым, вдруг становится директором, пишет статьи и учит жизни!

Другой посчитал бы, что уже поднялся на социальном лифте до нужного этажа. В те времена учитель на селе фигура важная, уважаемая, с непререкаемым авторитетом. Он имел ключик от двери в другую жизнь — может, не все, но многие это понимали. Миссионерская часть профессии наверняка нравилась Шукшину, но масштаб не устраивал. Сорок человек в год — это не для него. Режиссер — тоже учитель, но слышат его миллионы.

В статье «Монолог на лестнице» Шукшин рассказал о своей педагогической деятельности: «Учитель я был, честно говоря, неважнецкий. Без специальности, без образования, без опыта. Но не могу и теперь забыть, как хорошо, благодарно смотрели на меня наработавшиеся за день парни и девушки, когда мне удавалось рассказать им что-нибудь важное, интересное и интересно. Я любил их в такие минуты. И в глубине души не без гордости и счастья верил: вот теперь, в эти минуты, я делаю хорошее настоящее дело. Жалко, мало у нас в жизни таких минут. Из них составляется счастье» [Шукшин 2009: 8, 33].

В учителя он не играл. Мог бы, наверное, достать ботинки, костюм, шапку, но ходил, по свидетельству редактора газеты «Боевой клич» Михаила Григорьевича Гапова, «...в черной матросской шинели и кирзовых сапогах. И сумка у него еще была полевая» [Ащеулов, Егоров: 82].

Ученики были ненамного моложе директора. Они курили, иногда и выпивали. Как-то в середине 2000-х на Шукшинских чтениях я разговорился с бодрым мужчиной лет шестидесяти и оказалось, что он учился в вечерней школе как раз во времена Шукшина-директора. Он рассказал, как однажды тот застал его и друзей за курением: «Табак отобрал и сам скурил». Не то чтобы я не поверил, но в голове не укладывалось: директор школы отобрал табак, чтобы самому покурить?! В книге Алексея Варламова о Шукшине есть воспоминания Роберта Леопольдовича Ваземиллера, также одного из учеников вечерней школы при Шукшине-директоре: «С ним я начал выпивать. У нас-то не было денег, а он давал деньги, и мы заранее покупали водку. После занятий в длинном школьном коридоре мы и выпивали. Иногда он сам приносил водку. Бывало даже, что и на переменах вместе с Василием прикладывались к водке. Было такое. Из учителей об этом никто не знал» [Варламов: 80]. Вот так — из песни слов не выкинешь.