Между двух огней

Хорошее длится минуты, тяготы — дни и месяцы. Терпеть такую жизнь можно только ради чего-то. Но если Василий и хотел быть техником-механиком по ремонту и эксплуатации автотранспорта, то недолго. «Математику, теоретическую механику, физику [он], по-моему, тихо ненавидел. К своей будущей специальности относился равнодушно. Мы, бывало, охотно ходили на слесарную, станочную практику, о практическом вождении машины и говорить не приходится. А его даже вождение не привлекало», — вспоминал Александр Борзенков [Гришаев 1987: 79].

Даже из гуманитарных предметов Шукшина интересует только литература. Он по-прежнему много читает, берет книги у преподавателей. Именно в техникуме начинает писать. Заводит особый блокнот — из какой-то церковной книги: металлическая обложка с распятием, а под ней — резаная бумага, — и носит его в заднем кармане штанов. То и дело что-то записывает, даже на занятиях. Однокурсники дают ему прозвище Баснописец. (Еще одно его прозвище — Папа Римский — происходило от фамилии Попов, под которой он учился в техникуме.)

Желая понять, хорошо ли то, что он написал, Шукшин читал рассказы друзьям. Одногруппники Дмитрий Степанович Ротов и Михаил Людвигович Еленек помнили один рассказ — об автомобиле на воздушных крыльях. То есть Шукшин пробовал себя в фантастике. Имелся даже рисунок: похожая на ЗиС-5 машина на крыльях перелетает через реку... (Писатель копит все свои выдумки, и в «Печках-лавочках» жулик Виктор рассказывает о поезде, который перелетает реку.)

Василий учился обращаться со словом, мыслить и рассказывать образами. «Словно два великана, вздыбились в смертельной схватке два строя», — так начиналось сочинение о 1917 годе. Анна Родионовна Малороссиянова, учительница русского языка и литературы, зачитывала его работы всему классу и однажды сказала: «Ты не останавливайся на этом, после техникума иди куда-нибудь». (Василий Гришаев нашел и Анну Родионовну, но она, как и Тиссаревская, не смогла вспомнить своего ученика Василия Попова.)

Слова учительницы приободрили мальчика. Он начал писать рассказы, отправлял их в Москву, в «Затейник», детский журнал, выпускавшийся издательством «Молодая гвардия», подписывал «Василий Шукшин», обратный адрес указывал: «с. Сростки, Шукшину Вас. Мак.». Рассказы не напечатали. Василий Гришаев в свое время делал запрос в Государственную библиотеку СССР имени В.И. Ленина о том, имеются ли в журнале за 1946—1949 годы художественные произведения за подписями В. Попов или В. Шукшин, и получил отрицательный ответ.

Однако из редакции ему писали. Проблема была в том, что в Сростках его под этой фамилией никто не знал. Зато в селе имелся еще один Шукшин Вас. Мак. — Василий Максимович, водовоз, которому и отдавали письма из «Затейника», а он пускал их на самокрутки! Открылось все комически: водовоз Шукшин пришел к Марии Сергеевне стричься, а пока ждал очереди, достал из кисета «большой такой, сложенный гармошкой лист, похожий на казенную бумагу», свернул цигарку и закурил. Удивленная Мария Сергеевна спросила, что это за бумага такая. Водовоз на это отвечал: «Да вот приходют мне какие-то письма, а я туда сроду не писал». А Василий, приходя домой из техникума, то и дело спрашивал мать, нет ли почты. Все сложилось, она поняла — вот они! Однако у водовоза остались только два письма, да и адресат к тому времени выбыл — ушел из техникума и уехал из Сросток.

С техникумом у Шукшина не ладилось — чем дальше, тем больше. Известны его слова: «Автомобильный техникум бросил из-за непонимания поведения поршней в цилиндрах. Нам лекцию говорят, а мне петухом крикнуть хочется». Он оказался между двух огней. С одной стороны, понимал, что мать слишком многим пожертвовала ради него. «Жалко ему было меня огорчать», — говорила Мария Сергеевна. С другой, боялся, что после техникума его отправят куда-нибудь по распределению, а это уже не вписывалось в его планы. Василий словно сел в поезд, но передумал ехать, но состав уже нельзя было остановить иначе, кроме как дернуть стоп-кран.

Все решил случай. Однажды на уроке английского Шукшин устроился на задней парте со своим блокнотом и начал писать. Англичанка, та самая Нина Семеновна, увидела, что он занят посторонним делом, сделала одно замечание, второе, а после третьего он, по словам Борзенкова, «сделал грубость»: «Буркнул себе под нос, а услышал весь класс. Нина Семеновна с урока ушла» [Гришаев 1987: 81].

У Шукшина в «Выдуманных рассказах» записано: «Как меня выгнали из техникума — петухом пел на уроках, а рта не открывал, долго не могли понять, кто это. Узнали — особенно оскорбились и обозлились» [Шукшин 2006: 443]. Про петуха — явно для красного словца. Сравним с эпизодом из рассказа «Сураз»: там учительница немецкого языка, «тихая обидчивая старушка из эвакуированных», изводит пятиклассника Спирьку его сходством с Байроном: «Это поразительно, как похож!» В конце концов мальчишке это надоело, и однажды, только старушка начала: «Невероятно, никто не поверит: маленький Бай...», он «загнул такой мат, какого постеснялся бы пьяный мужик».

Небольшая подмена (учительнице немецкого логичнее видеть в учениках Шиллера или Гейне) понадобилась писателю, скорее всего, из привычки все «олитературивать». (Кстати, юный Шукшин — открытое лицо, пухлые губы, брови вразлет — и правда похож на юного Байрона!)

На следующий день на стене появился приказ об исключении: «фиолетовыми чернилами на тетрадном листе». «Маленький Байрон» собрался и ушел. Ребята проводили его. День был пасмурный, мела поземка, но уже пахло весной — в общем, погодка была метафоричная, многообещающая. Это был февраль или март 1947 года.