«Береги детей, Марья»

Колхозная жизнь и так была трудна, а без отца — еще труднее. Мария Сергеевна еще и выбирала работу «где потяжельше, чтобы заработать поболе»: «Помню, скирды складывали допоздна, все в инее, позастывает на нас, а мы все работаем», — рассказывала она спустя годы [Ащеулов, Егоров: 15].

Яслей в селе не было. Летом она брала Василия с собой в поле. Таля оставалась одна, сидела возле дома на постеленной матерью картофельной ботве. Как обходились зимой, Мария Сергеевна не рассказывала, только говорила: «Ох и хлебнула я горя, не приведи господи никому!»

В Сростках было четыре колхоза: «Катунь», «Знамя труда», «Пламя коммунизма», «Заветы Ильича». Зарплаты в нынешнем понимании тогдашние колхозники не видели: работали за трудодни. Натуральную оплату — зерном, отрубями, при хорошем раскладе подсолнечным маслом, — выдавали раз в год, по окончании сельхозсезона, когда колхоз рассчитывался с государством. Весь год гадали, сколько же дадут на трудодень? «У меня всего 11 копеек на трудодень приходилось. Я в долгах и в долгах, все время в долгах», — вспоминала Мария Сергеевна [Слово о матери Шукшина: 17]. Год от зарплаты до зарплаты кормились как могли — огородом, рыбалкой, охотой.

Все держалось на матери, и маленький Василий понимал это. «На всю жизнь сохранил я к матери любовь. Всегда ужасно боялся, что она умрет — она болела часто», — вспоминал он [Шукшин 2006: 466]. Она отвечала ему такой же любовью, называла сына «андел мой».

Видимо, страх за мать, боязнь чем-то ее расстроить сделали его очень послушным ребенком. Анна Сергеевна Козлова, тетка, вспоминала: «Он смире-е-нный был, маленький-то. Она их принесет к маме, посодит к печке-то. А Наташка-то маленькая баловливая была. А он: "Ты не балуйся, ты чо? Наташка, ты чо балуешься? Сядь, сиди, не баловай"» [Ащеулов, Егоров: 30]. Потом, повзрослев, он, конечно, стал другим.

Василий научился читать еще до школы. Учил его крестный, дядя Павел — Павел Сергеевич Попов, младший брат матери. Он не занял в жизни мальчика место отца, но во многом повлиял на него, эпизоды его жизни стали сюжетами нескольких шукшинских рассказов.

В 1937 году, восьми лет, Василий пошел в сростинскую школу-семилетку. Класс был большой — 45 человек. Первая учительница — Антонина Деевна (Евдиновна) Полунина. Первый сосед по парте Иван Стебунов вспоминал. «Учились охотно. На уроках у Василия и у меня руки, как правило, не опускались» [Ащеулов, Егоров: 69]. Решая примеры, Василий упорно называл скобки скобами — так он получил прозвище Скоба.

В школе мальчик еще больше пристрастился к чтению: книги всегда были при нем, и при любой свободной минуте он читал. «Сколько помню Васю, всегда он был с книжками. ... Любил читать книги, их было много, читал все без разбора. Бывало, мать ищет его, а он сидит в лодке и читает, только головенка с выгоревшими волосами торчит», — рассказывала Надежда Ядыкина, учившаяся с Шукшиным в одной школе [Ащеулов, Егоров: 85]. «Всегда у него под ремень в брюках была книга подоткнута», — вспоминала Мария Сергеевна. «В основном время проводил за книжкой», — подтверждал Михаил Григорьевич Гапов, дальний родственник через отчима.

Читал все подряд, и с такой скоростью, что библиотекарша не верила ему, не принимала книгу, говорила: «Надо до конца читать, если берешь книгу. Вот возьми и дочитай». Василий — деваться некуда! — книжку брал, шел домой, терпел дня три, а потом шел снова. Потом уговорился с ребятами из классов постарше — они брали книги для него.

Но Василий не был особенным в своей тяге к книгам: «Мы в то время много читали», — вспоминал его школьный друг Василий Яковлевич Рябчиков. Книг в селе было мало, на них была очередь, сутки-двое — передай другому. Однако читали все, а Шукшин получился один. Это чувствовалось. Чем-то он да выделялся. Отец Марии Сергеевны Сергей Федорович Попов сказал ей однажды: «Береги детей, Марья, а особливо Васю. Он у тебя шибко умный ноне, не по годам».