3.1.2. Усложненные рассказы-анекдоты

Рассматриваемые тексты («Владимир Семенович из мягкой секции», «Генерал Малафейкин», «Как Андрей Иванович Куринков, ювелир, получил 15 суток», «Митька Ермаков», «Ночью в бойлерной», «Чудик» и др.) характеризуются как производный подтип, возникший посредством активности выдвижения нескольких жанровых признаков и нейтрализации (неполного проявления) остальных. Воспроизведение в текстовой ткани комплекса первичных признаков свидетельствует о близости текстов усложненных рассказов-анекдотов к центру, то есть к собственно рассказам-анекдотам, и позволяет обозначить их ХРС как ближнюю периферию.

Свойственный собственно рассказам-анекдотам двучастный стереотип формы с однонаправленностью сюжета в сторону изображения парадоксальной ситуации или героя «чудика» трансформируется за счет включения в зачин элементов описания, философских рассуждений автора, череды дополнительных сюжетных ходов, что нейтрализует признаки краткости и динамичности, удлиняет кульминацию.

Кульминационная часть текстов рассказов, в которой герой «оказывается в дураках», зачастую смещается к центру повествования¹, теряя за счет этого свою экспрессию и парадоксальную остроту. Например, в «Генерале Малафейкине» разоблачение персонажа, снятие его «маскарадного костюма» осуществляется последовательно в процессе развития действия. В рассказе «Как Андрей Иванович Куринков...» кульминация сначала гипотетически проигрывается в голове персонажа: «взгляд его упал на военный мундир брата, мысль в голове вспыхнула и ясно высветила картину», затем осуществляется в реальности. Развязка в текстах рассказов логически вытекает из кульминационного момента: таинственная игра в разведчиков с установкой «проучить соседей» оборачивается арестом, разрисованная детская коляска — отправлением гостя «восвояси».

Содержательная сторона данного подтипа текстов характеризуется формированием дополнительных сюжетных звеньев, выстраивающихся по традиционной схеме тематического цикла анекдотов: в центре рассказа «странная личность», с которой происходит серия парадоксальных историй. Наглядным образцом подобного повествования служит рассказ «Чудик». Герой мыслится как типовой персонаж — сельский житель, именно поэтому основной его номинацией выступает прозвище, а анкетные данные звучат как резюме в конце рассказа: «Звали его — Василий Егорыч Князев. Было ему тридцать девять лет от роду. Он работал киномехаником в селе». Имеет он и традиционное для анекдота типовое качество: «влипать в какие-нибудь истории». Циклизация анекдотического повествования в тексте рассказа мотивируется единой сюжетной линией — поездкой Василия Князева в гости к брату. Причем финал каждой истории маркируется актуализацией признака смеховости. Описание этапов путешествия сопровождается мотивами бытовой русской сказки о прохождении Иваном-дураком серии препятствий, что формирует в усложненном рассказе-анекдоте признак межжанровой вариативности [Шмелева, Шмелев: 1999] как проявление интертекстуальности, влияющей на смысловую глубину текста и комический эффект от парадоксальной ситуации. Явление внутрижанровой вариативности характеризует речевые партии повествователя и персонажей усложненных рассказов-анекдотов. Например, в рассказе «Чудик» персонаж рассказывает анекдотическую историю, выдержанную в стилистике первичного речевого жанра. В ряде произведений герои творят «собственный анекдот» («Генерал Малафейкин», «Ночью в бойлерной»). Другим способом осложнения содержания представляется использование типичной модели той или иной тематической группы анекдотов. Так, в рассказе «Ночью в бойлерной» выстраивается традиционный сюжет социального анекдота с набором стандартных масок: сантехник (рабочая среда), начальник-украинец (социальная элита общества), обманутый муж, пан профессор (интеллигентная среда). Персонажей объединяет одно время и место действия — бойлерная, а также одна проблема «больной души». Содержательная сторона текста рассказа с последовательным изложением историй героев очерчивает определенный круг ассоциаций читателя с уже известными, бытующими в устной форме анекдотами.

Усложнение содержательной стороны рассматриваемого подтипа рассказов формирует дополнительную, срединную часть, что сигнализирует о нарушении устоявшейся схемы анекдотического повествования. Введение срединной части актуализирует игровое начало, которому сопутствуют театрализация и сценичность поступков персонажей. Мотив игры в текстах усложненных рассказов-анекдотов распространяется на все уровни организации текста. Краткость и лаконичность нейтрализуются и на этом уровне. Парадоксальность содержания в усложненных рассказах-анекдотах служит либо закономерным результатом игры («Митька Ермаков», «Ночью в бойлерной», «Чудик»), либо следствием «разоблачения» героя («Генерал Малафейкин»). Мотив театрализованного представления, характеризующий все рассказы выделенного подтипа, становится фактором, обеспечивающим динамику повествования: «Он стал быстро соображать, как бы повеселее, поостроумнее сказать» («Чудик»). В рассказе «Генерал Малафейкин» перевоплощение героя формирует содержательное ядро повествования. Свободное разыгрывание спектакля «от начала до конца» перед глазами двух зрителей усиливает к финалу не только парадоксальную сторону ситуации, но и заостряет ее конфликтное разрешение, связанное с желанием «вывести на чистую воду этого прохвоста». Пик конфликта находит свое неожиданное разрешение в детально описанном бегстве Малафейкина: «<...> болезненно сморщился, затряс головой так, что шляпа чуть не съехала с головы, затопал ногой и закричал <...>. Почти побежал».

Характеристика ХРС усложненных рассказов-анекдотов базируется на выдвижении признака игрового начала как доминантного, нейтрализации краткости и лаконичности. Введение в повествование дополнительных сюжетных ходов, цепочки подобных ситуаций детерминирует повышение функциональной значимости РППов², которая имеет равный объем с персонажной партией («Генерал Малафейкин», «Ночью в бойлерной»), а иногда и превышает количественно персонажное «слово» («Как Андрей Иванович Куринков...», «Чудик»).

РППов имеет тот же структурный состав, что и в базовом лингвопоэтическом типе текстов: собственно речевой слой повествователя, несобственно речевой слой, аппликативный. Присутствие описаний и рассуждений в авторском монологе («Генерал Малафейкин», «Ночью в бойлерной») и НСАП, характеризующем аппликативный слой («Как Андрей Иванович Куринков...», «Чудик»), с одной стороны, повышает функциональную значимость речевых слоев, с другой — нарушает привычную схему центростремительности действия в анекдоте, осложняет признак театрализованности, сценичности.

Описательные фрагменты в РППов формируют элемент эпичности текста рассказа, ослабляющий остроту абсурдной ситуации. Портретная характеристика героя, репрезентируемая зачастую в экспозиции, предопределяет дальнейшее поведение персонажа: «Чудик обладал одной особенностью: с ним постоянно что-нибудь случалось. <...> При этом круглое мясистое лицо его, круглые глаза выражали в высшей степени плевое отношение к дальним дорогам» («Чудик»). Открытость, наивность, непосредственность персонажа — причина конфликта с обществом и близкими, для которых он «ничтожество», «дурак».

В зачине НСАП эвоцирует портретное описание в форме «инструкции», развернутой ремарки для актера, примеряющего на себя персонажную маску, что демонстрирует признак театрализованности: «Андрей Иванович — это такой попрыгунчик, резиновый человек, хороший ювелир, изобретатель... Правда, хороший ювелир и изобретатель, но он думает, что он единственный в своем роде <...>, неповторимый, везде об этом трещит, но вечно ему чего-нибудь не хватает, чтобы сделать такое <...>» («Как Андрей Иванович Куринков...»). Использование глагольной лексики в форме настоящего времени: «думает», «трещит» способствует развертыванию действия в данный момент перед глазами аудитории и, соответственно, служит показателем традиционного анекдотического зачина. Эксплицитное выражение субъективной авторской характеристики образа («попрыгунчик, резиновый человек», «правда, хороший ювелир и изобретатель») в сопряжении с точкой зрения самого героя («единственный», «неповторимый»), не характерное для первичного речевого жанра анекдота, становится знаком языковой игры, заставляющей звучать РППов по сценическим законам.

Элементы рассуждения в собственно речевом и аппликативном слое отодвигают присущую анекдоту остроту действия на второй план, нарушают объективность повествования, свидетельствуют о парадоксальности организации РППов. Рассмотрим наиболее показательные в этом отношении фрагменты.

Не случайно авторский монолог-рассуждение звучит в зачине рассказа «Ночью в бойлерной»: «И вот — ночь: магазины закрыты, а кто-то, допустим, поругался с женой, кто-то затосковал так, что криком кричи... Да мало ли! Куда человеку деваться с растревоженной душой? Ведь она же болит, душа-то. Зубы заболят ночью, и то мы сломя голову бежим в эти, в круглосуточные-то, где их рвут. А с душой куда? Где тебя послушают, посочувствуют? К дяде Ване, в бойлерную. Там у него уютно, тепло...». Обсуждая философскую проблему человеческого одиночества и больной души, автор использует традиционные маркеры риторичности: вопросы и восклицания, за счет которых привлекает читателя к диалогу: «А с душой куда? Где тебя послушают, посочувствуют?». Наряду с информацией, «лежащей на поверхности», речь повествователя имеет и подтекстовое содержание. Авторское рассуждение в свернутом виде демонстрирует все композиционные звенья, характерные для анекдотического повествования: типологию персонажей — «тоскующий человек, с растревоженной душой, одинокий, ищущий помощи»; характер конфликта — «поругался с женой/криком кричи/душа болит»; предполагаемую развязку — «к дяде Ване, в бойлерную. Там у него уютно, тепло».

Наличие «знакового» подтекста в РППов — свидетельство реализации признака парадоксальности, состоящего в нарушении линейной организации информативной стороны собственно речевого слоя повествователя. Свернутые композиционные звенья ситуации в авторском монологе высвечивают также парадокс сюжетного уровня рассказа: в реальности персонажи обретают лишь временное тепло, а главный герой «оказывается в дураках»: «Максимыч получил десять суток».

Элементы рассуждения в аппликативном слое принадлежат голосу персонажей. Функция элементов заключается в раскрытии мотивировок конфликта. Как правило, социальный конфликт, типичный для анекдота, в рассказе Шукшина осложняется противоречием душевного состояния героя. Например, реплики-размышления ювелира («Как Андрей Иванович Куринков...»), представленные в оболочке диалогизированного «слова» повествователя («Жизнь идет себе, неопределенно, с тоской думал он. Идет себе и идет. И в душе ювелира назревал какой-то тоже не вполне определенный протест, что жизнь — идет и идет. Тут как на грех, над ним опять задвигали стульями, стали ходить...»), свидетельствуют о внутреннем конфликте, стимулирующем ссору с портным. Для особой остроты, зрелищности ситуации ювелир устраивает спектакль с переодеванием в форму капитана и таинственной игрой в разведчиков. Казусность спора кроется в неожиданности его разрешения: герой ищет праздника, веселья («чего я только не выделываю»), а в результате, как и в рассказе «Ночью в бойлерной», получает наказание.

С точки зрения языкового оформления РППов в текстах усложненных рассказов-анекдотов имеет много общего с собственно рассказами-анекдотами, что свидетельствует о внутритиповом пересечении. Активность выдвижения первичных жанровых признаков: игрового начала, парадоксальности, динамичности — просматривается в следующих особенностях языковых средств. В РППов достаточно частотны лексемы, содержательно связанные с мотивом театрального представления, сценичности: «ювелир все делал "натурально"»; «стал соображать, как бы повеселее, поостроумнее сказать». Показательны в этом отношении авторские ремарки, демонстрирующие «сценическую маску» персонажа: «Малафейкин, в галстуке, причесанный на пробор, чуть пристукивал пальцами правой руки по столику»; «Ювелир остановился перед закройщиком, заложил руки за спину, качнулся несколько раз с носков на каблуки, с каблуков на носки, все это время в упор глядя на него, заговорил тихо, четко». Игровое начало, сопровождаемое смеховым эффектом, высвечивается также в использовании автором перефразированных крылатых выражений: «всю жизнь помнил бы эту таинственную игру в разведчиков» («Как Андрей Иванович Куринков...»), «Митька — это ходячий анекдот» («Митька Ермаков»).

В РППерс усложненных рассказов-анекдотов, как и в авторском повествовании, актуализируется первичный признак игрового начала. Ярким образцом могут служить монологи, в которых персонаж наделен коммуникативной активностью. Надевая на себя определенную маску (маляр-шабашник в роли генерала, ювелир в форме капитана и др.), герой задает тему разговора, с помощью наводящих вопросов, переспросов корректирует речевое поведение собеседника: «Знаете, иногда думаешь: "Да на кой черт мне все эти почести, ордена, персоналки?.. Жил бы вот в деревне, топил бы печку"» («Генерал Малафейкин»). Зачастую персонаж собственной речью демонстрирует выбранную им маску. Например, «театрализованное представление» героя в рассказе «Владимир Семенович из мягкой секции» вызвано его перевоплощением в Остапа Бендера, чьи крылатые фразы становятся фактом игровой эксцентрики: «Жить надо уметь, господа присяжные заседатели! — воскликнул Владимир Семенович, ощутив прилив гордого чувства». Иногда герои сами определяют жанр своего общения: «Мы прямо отрепетировали с тобой сцену!.. Жалко, что ты не министр» («Ночью в бойлерной»). Важным моментом проявления игрового начала, сопряженного с признаком парадоксальности, являются примеры внутритиповой вариативности, связанные с творением собственного анекдота: «У меня два сменных водителя, так один уже знает: Без четверти пять звонит: "Домой, Семен Иванович?" — "Домой, Петя, домой". Мы с ним дачу называем домом». Казусность описываемой ситуации заключается в том, что у героя нет ни водителей, ни дачи, а сам он отнюдь не начальник.

Игровое начало характеризует и монологи-рассуждения персонажей: «Ду-ра-ки! — повторил Владимир Семеныч. И встал. — Мещане! Если вас всех... все ваши данные заложить в кибернетическую машину и прокрутить, то выйдет огромный нуль! Нет, вы сидите и изображаете из себя поток информации. Боже мой!.. — Владимир Семеныч скорбно всех оглядел. — Нет, — сказал он, — я под такой работой не подпишусь. Адью! Мне грустно» («Владимир Семеныч из мягкой секции»). Через маску «интеллигента», осведомленного в делах научного прогресса («кибернетическая машина», «поток информации»), просматривается настоящий лик героя — человека необразованного, хамоватого. Несоответствие между ролью и личностью Владимира Семеныча предполагает воспроизведение в качестве дополнительных признаков: каламбурность речи, парадоксальное несовпадение «образа героя» в сознании читателя, что влечет за собой смеховой эффект, актуальный для текстов усложненных рассказов-анекдотов.

Уровень языковых средств РППерс демонстрирует активность выдвижения игрового начала, воплощающегося в речевой маске героя через набор элементов чужого «слова», под которыми мыслятся различные общеизвестные цитаты («ветка сирени упала на грудь, милая Груша меня не забудь» («Дебил»), номинации, свойственные разыгрываемой роли («Вы тут, конечно, все умные, а я — дурак» («Ночью в бойлерной»). Важную роль в воспроизведении указанного признака играют вопросительные («"Ну что будем делать?" Молчит. "Что будем делать-то?!" Молчит, жмет плечами» («Генерал Малафейкин») и побудительные предложения («Ста-ть! Молчать! Сесть!» («Как Андрей Иванович Куринков...»). Каламбурность речи, ее смеховой эффект просматриваются в использовании лексических повторов («Он говорил и откупоривал шампанское, наливал шампанское в фужер и говорил» («Владимир Семеныч...»), цитировании слов собеседника, использовании параллельных синтаксических конструкций.

Итак, анализ формальной, содержательной и композиционно-речевой сторон усложненных рассказов-анекдотов демонстрирует активное выдвижение отдельно взятых первичных жанровых признаков анекдота. Актуализация игрового начала на всех уровнях организации текста дает возможность признать данный признак в качестве доминантного, при этом характер вспомогательных имеют парадоксальность, смеховой эффект, каламбурность. Осложнение анекдотической ситуации серией дополнительных сюжетных ходов посредством введения описаний и рассуждений лишает данный подтип текстов остроты повествования, отодвигая на второй план признаки краткости и лаконичности.

Активность выдвижения отдельной группы первичных признаков свидетельствует об актуализации «принципа допустимости различных модификаций» [Никонова: 2002, с. 110] при их функционально-семантическом преобразовании, что и подтверждает производность подтипа усложненных рассказов-анекдотов. Они представляют собой конкретную реализацию синкретического художественно-речевого жанра. В основу моделирования ХРС положен характер выдвижения одних жанровых признаков и нейтрализации других. Специфические особенности модели предопределяются признаком игрового начала, функционально-семантическое преобразование которого направлено на конструирование типа шукшинского героя «чудика с больной душой, актера, ищущего праздника». Модель ХРС текстов усложненных рассказов-анекдотов имеет следующие признаки.

• Структурное и семантическое преобразование рассказа-анекдота (трехчастность): формирование срединной части посредством удлинения или смещения кульминационного момента, что приводит к организации эпичности повествования, не свойственной первичному речевому жанру анекдота, и указывает на пересечение с собственно рассказами.

• Преобладание РППов, характеристика ее как основного нарративного звена. Увеличение объема и смысловой емкости речевой партии за счет включения элементов описания и рассуждения, нейтрализующих краткость, лаконичность авторской речи, активизирующих признаки театрализации, парадоксальности.

• Повышение функциональной нагрузки аппликативного речевого слоя, продиктованной, во-первых, репрезентацией мотивировок, осложняющих характер конфликта (социальный, бытовой), во-вторых, воспроизведением парадоксальности, проявляющейся в динамическом соотношении нескольких субъектно-речевых линий.

• Структурное, стилистическое и семантическое оформление РППерс с учетом законов сценического представления. Репрезентация коммуникативно активной маски героя, детерминирующей выдвижение таких первичных признаков, как игровое начало, парадоксальность, смеховость.

• Выполнение РППерс функции рассказывания под влиянием фактора внутритиповой вариативности.

• Преобладание НСАП (РППов), диалогических единств, диалогизированного монолога (РППерс) как знака сценического, парадоксального представления персонажем роли, противоречащей его внутреннему «я».

Рассмотренная модель ХРС позволяет обнаружить некоторые специфические черты речевой структуры образа автора. Как и в текстах собственно рассказов-анекдотов, авторский лик подвержен динамической трансформации, детерминированной выдвижением игрового начала, парадоксальности и смехового эффекта. Немаловажное значение в данном процессе имеет диффузия элементов описания и рассуждения в речи повествователя и персонажа. Исходя из сказанного, типологические черты категории «образ автора» текстов усложненных рассказов-анекдотов проистекают из преобладания РППов над РППерс, а также способности персонажа творить собственную историю. Субъективная слоистость повествования, возникающая в результате «несбалансированности» партий, эвоцирует признак театрального разыгрывания ситуации, репрезентует целую галерею масок³, за которыми скрыт авторский лик. Динамика «образа автора» просматривается в подвижности его точки зрения от начала к финалу повествования.

В зачине рассказов данного подтипа «образ автора», как правило, скрыт за объективным «словом» повествователя, излагающим парадоксальную ситуацию. Описание и рассуждение, трансформируя структуру анекдота, формируют субъективную точку зрения говорящего, «расширяющуюся» до пределов «образа автора» (например, «Ночью в бойлерной»). Используемые при этом элементы языковой игры служат выявлению авторской позиции.

Во фрагментах монологической речи персонажей «образ автора» скрыт за сценической маской героя-рассказчика. Однако парадоксальное несовпадение между «разыгрываемой» ролью и отношением повествователя к персонажу формирует «перевернутый ракурс» героя и служит знаком проявления авторской иронии, в некоторых случаях доходящей до сарказма.

В финальной части усложненных рассказов-анекдотов автор словно подводит итог театральному действу, нивелируя при этом традиционную роль концовки посредством открытости анекдотического пространства, ориентированного на читательскую активность.

Примечания

1. В данном подтипе нами выявлено только два рассказа, в которых сохраняется свойственное анекдоту совпадение кульминации с концовкой: «Владимир Семенович из мягкой секции», «Ночью в бойлерной».

2. Преобладание в данном подтипе рассказов-анекдотов РППов предполагает ее детальный анализ, РППерс рассматривается лишь в случаях яркой демонстрации воспроизведенных в ХРС первичных жанровых признаков.

3. В усложненных рассказах-анекдотах, как правило, имеют место повествователь, рассказывающий историю, персонажи-участники истории, главный герой, играющий несколько ролей.