6.3 Язык, поэтика и стилистика публицистики В.М. Шукшина

Для языка публицистики алтайского писателя характерно то, что основные его черты нашли отражение еще в первых, «сростинских», статьях, т. е. идиостиль Шукшина-публициста начал складываться рано, задолго до появления в печати его художественных произведений.

В лексике преобладают нейтральные единицы. Вместе с тем, автором активно используются и маркированные лексемы: разговорные (брякнуться, валяйте, залетный, показушный, деньжата, [Шукшин, 2014, т. 8, с. 13, 20, 24, 25, 43] и др.); просторечные (сморозить, вякнуть, наяривать, охальник, втюриться, фартовый, нашенский, калым, [Шукшин, 2014, т. 8, с. 17, 23, 25, 36, 50, 130, 150] и др.); диалектизмы (ишо, вечорки, чо [Шукшин, 2014, т. 8, с. 25, 26, 56] и др.), жаргонизмы (кинопроба, хлопушка, натура, авторский фильм [Шукшин, 2014, т. 8, с. 47, 83, 133] и др.), устаревшие и книжные слова (ибо, всуе, товарка, стезя, усекновение, ушкуйник, жупел [Шукшин, 2014, т. 8, с. 50, 56, 58, 59, 176, 46] и др.). Весьма частотны фразеологизмы (заметать следы, как на ладошке, за тридевять земель, с бору по сосенке, худое дело, указывать пальцем, взятки гладки, сильные мира идиоты, как бог на душу положит [Шукшин, 2014, т. 8, с. 59, 168, 52, 43, 52, 42, 57, 39, 79] и др., в том числе и разговорные: забивать «козла» [Там же, с. 67] и др.); пословицы, поговорки и крылатые выражения («незачем было ехать семь верст киселя хлебать», «отнимет у нищих суму», «ради красного словца», «Капля камень точит», «мнение княгини Марьи Алексеевны» [Шукшин, 2014, т. 8, с. 28, 37, 52, 65, 21, 77] и др.).

Подобное разнообразие словаря позволяет Шукшину создавать живой и ориентированный на широкий круг читателей язык, выразительность. Т.В. Чернышева указывает на характерный для публицистики писателя «прием соединения разговорных (а то и просторечных) слов и словосочетаний с языковыми элементами нейтрального (иногда возвышенного) стиля, что создает особый колорит разговорности, авторской проникновенности» [Чернышова, Деминова, 2004, с. 194], например, в статье «Монолог на лестнице» (1968): «Тут я сбился. Вякнул что-то насчет того, что и им тоже не хотелось бы сейчас от своих атомных котлов — в кузницу. А они и не ратуют за то»; «Я видел в Сибири, в деревне, как в клубе наяривают твист. Черт с ним, с твистом, — на здоровье. Но почему возникает при этом сладостное ощущение, что ты таким образом приобщился к современному образу жизни?» [Шукшин, 2014, т. 8, с. 23, 24]. Одна из черт зрелой публицистики Шукшина — непринужденность акта коммуникации, понимаемая как естественная речь, лишенная напряжения, неловкости [Чернышова, Деминова, 2004, с. 193].

На уровне словообразования обращает на себя внимание обилие деминутивов (письмецо, душок, ребятки, человечек, дружки, парнишка [Шукшин, 2014, т. 8, с. 53, 57, 162, 179] и др.), которые могут содержать как положительные («Что-то у него тогда не ладилось, вот и выложился он перед незнакомым парнишкой» [Шукшин, 2014, т. 8, с. 113]), так и отрицательные коннотации («Письмецо короткое и убийственное <...>») [Там же, с. 53].

В синтаксисе, в отличие от текстов несобственно-художественных жанров, нет предрасположенности к тому или иному типу синтаксических конструкций. Активно используются как простые, так и сложные предложения разных типов.

Среди средств поэтики следует указать на следующие. Уже в первых, «сростинских», статьях встречается повтор. Например, в статье «Учиться никогда не поздно» главная идея, которую автор хочет донести до сознания читателя, повторяется в тексте трижды: в заглавии статьи «Учиться никогда не поздно», в трансформированном виде в реплике «молодежи и взрослых» — «Мне поздно учиться» и в предложении «Учиться никогда не поздно — мысль не новая, но столь верная, что ее необходимо высказать еще раз» [Шукшин, 2014, т. 8, с. 8—9]. Повтор (эпифора) встречается и в очерке «Киты, или О том, как мы приобщались к искусству» (Всем нам когда-то пришла в голову очень странная мысль — посвятить себя искусству... Мы очень самостоятельные люди и всем своим видом показываем, что мы родились для искусства) [Шукшин, 2014, т. 1, с. 323]. Безусловно, повтор — один из самых частотных и устойчивых приемов поэтики Шукшина-публициста, активно используемый и в зрелом творчестве: «Нравственность есть Правда. Не просто правда, а — Правда. Ибо это мужество, честность, это значит — жить народной радостью и болью, думать, как думает народ, потому что народ всегда знает Правду»; «Родина... Я живу с чувством, что когда-нибудь я вернусь на родину навсегда» [Шукшин, 2014, т. 8, с. 38, 56] и др. Как заметила А.Л. Ефанова, «Повтор — это уже пересечение лексики и синтаксической организации текста, а значит, предельно ситуативные эмотивы увеличивают свой семантический радиус, свои прагматические и ассоциативные связи, усиливая смысловое эстетико-стилистическое воздействие публицистического текста, живущего, как правило, ограниченное время» [Ефанова, 1992, с. 133].

Еще одним частотным приемом, который относится к числу любимых Шукшиным, является градация («Поэтому недооценка обучения в вечерних школах, небрежное отношение к последнему — прямо противоречат тем задачам, которые стоят теперь перед рабочим классом и колхозным крестьянством СССР»; «И горько, и больно, и стыдно»; «И кто смолоду больше делает и думает САМ, тот становится потом надежнее, крепче, умнее»; «Какой писатель откажется войти в самый тесный контакт с публикой, которая тут же, не сходя с места, дает ему доказательства своего одобрения, понимания, сочувствия <...>», «Непонятные, дикие, странные причины побуждают людей скрывать правду» [Шукшин, 2014, т. 8, с. 9, 12, 22, 115, 76] и др.). Другие приемы поэтики в публицистике В.М. Шукшина: антитеза («Хватит патефонов! Делайте электропроигрыватели»; «Словом, ты мечтаешь, я — отмечтался»; «<...> ты начал жить — я отшагал уже изрядно»; «Это — «за упокой». Теперь — «за здравие»» [Шукшин, 2014, т. 8, с. 21, 51, 44] и др.); риторический вопрос («Но чем объяснить равнодушие руководителей, которые не очень-то заботятся о повышении общеобразовательного уровня трудящихся, зная о том, что ближайшие годы поставят их перед лицом еще более сложных задач?»; «Разве это не самая счастливая участь художника?»; «Что ж, что старичок не хочет вспоминать?» [Шукшин, 2014, т. 8, с. 9, 15, 79] и др.).

Еще одной языковой особенностью зрелой шукшинской публицистики, проявившейся уже в ранних статьях, является диалогичность повествования. Диалогичность — конститутивная особенность текстов В.М. Шукшина [Деминова, 2001, с. 110], [Чернышова, Деминова, 2004, с. 196] в особенности публицистических. Диалогичность находит выражение, прежде всего, в приемах диалогизации и цитации: цитация («нахватавшийся где-то «культурных верхушек»»; «поют под аккомпанемент гитары «сильные вещи»»; в кинематографии «беспорядочек правильный»»; «начали «закидывать» его ненужными вопросами»; «<...> патефон, «сработанный еще рабами Рима»»; «Знай работай да не трусь!»; «Я ведь академиев не кончал...», «Сейте разумное, доброе, вечное» [Шукшин, 2014, т. 1, с. 324—325], [Шукшин, 2014, т. 8, с. 21, 28, 130, 34] и др.); диалогизация («...они не ночевали в общежитии, а явившись утром, на наш вопрос ответили туманно: / — Да, так, в одном месте / ...Впрочем, кто-то из нас, отвернувшись, негромко сказал: / — У тетки, наверное, в Москве ночевали»; «Посмотрел, ничего не понял, пришел домой и говорит: «Гениальный фильм! Ты вот чем пропивать этот рубль-то, сходил бы в кино лучше посмотрел». «Пошел ты со своим кино, — рассердился Сидоров. — Навыдумывают там, а я смотри»» [Шукшин, 2014, т. 1, с. 324], [Шукшин, 2014, т. 8, с. 21] и др.). В текстах Шукшина всегда присутствует оппонент — реальный (например, «товарищи Соколова Р., Дегтярева М. и другие из колхоза «Путь к коммунизму»» («Больше внимания учащимся вечерних школ»), критики Л. Крячко и В. Орлов в статье «Не дело режиссеру «толмачить» свой фильм», грузчик консервного завода в статье «Я тоже прошел этот путь», школьник-подросток в «Завидую тебе» и т. д.) или собирательный (см. в статье «Учиться никогда не поздно»: «Однако довольно часто, причем, без оснований можно слышать от молодежи и взрослых возражения: «Мне уже поздно учиться»»), позже это — «молодые ученые» из Обнинска в статье «Монолог на лестнице», «земляки» в «Признание в любви» и др.). В некоторых статьях автор сам формулирует и вводит в текст вопросы, на которые он должен ответить («Монолог на лестнице»). Более того, заглавия некоторых статей представляют по форме вопрос, ответ на который содержится в тексте статьи («Как привлечь мастеров?», «Как нам лучше сделать дело», «Как я понимаю рассказ»). В.М. Шукшин в каждом произведении настроен на диалог, на дискуссию, сознательно драматизирует повествование.

Значительно расширенное использование диалогизации и, особенно, цитации позволяет писателю вводить в авторский речевой слой публицистического текста отдельные элементы речи героев, создающие тип несобственно-авторского повествования — несобственно-прямой речи. Несобственно-прямая речь — самостоятельный способ передачи речи и мысли, совмещающий в себе персонажную и авторскую перспективу в различной качественной репрезентации [Салагаева, 2001, с. 129], [Чернышова, Деминова, 2004, с. 121, 146]. Например: «Он, кажется, начинал понимать, что нужно было не так»; «Кинется, небось, доказывать, что — жили!»; «То есть: не делайте, де, из нас тунгусов, мы такие же, как вы здесь, в Москве или Алупке» [Шукшин, 2014, т. 1, с. 325], [Шукшин, 2014, т. 8, с. 76, 77] и т. п.

Еще одна новая, впоследствии ставшая одной из характерных особенностей идиостиля писателя, но уже использованная им в эссе — принцип окказиональности [Творчество В.М. Шукшина, 2004, с. 125]. Он проявляется в приеме отражения нового, неожиданного представления о жизни, человеческих отношениях или характеристики персонажа на пересечении семантики сразу нескольких лексем, а не в какой-то одной известной лексической единице: «Среднего роста, худощавый, с полинялыми обсосанными конфетками вместо глаз»; «Человечек с бесцветными глазами и прозрачным умом рассказывает <...>»; «У Караченцова в спектакле «Тиль» темперамент в глотке. Это жаль. Тише было бы громче», «Изготовителя «ковров-книг», «ковров-фильмов», «ковров-лекций», «ковров-концертов»» [Шукшин, 2014, т. 1, с. 324], [Шукшин, 2014, т. 8, с. 174, 19] и т. д.

Шукшин использует в своих публицистических текстах и языковую игру («Но и в этом моем положении есть свои «плюсы» (захотелось вдруг написать — флюсы)»; «мы такие же, как вы здесь, в Москве или Алупке»; «диваны а-ля гроб на ножках» [Шукшин, 2014, т. 8, с. 27, 77, 21] и др.).

Уже в статье «Больше внимания учащимся вечерних школ», несмотря на сохраняющуюся «робость» автора, видны юмор и ирония как средства создания экспрессии: «Так на вопрос: «Почему Вы не учитесь?» товарищи Соколова Р., Дегтярева М. и другие из колхоза «Путь к коммунизму», тяжело вздохнув, отвечают: «Да куда уж нам...». Причем этим «старушкам» по 25 лет», или: «Некоторые комсомольцы, записавшись в школу, решили, что они выполнили свой долг, что теперь можно со спокойной душой проходить мимо школы... на танцы» [Шукшин, 2014, т. 8, с. 9]. Ирония станет одним из главных средств выразительности в «Китах» («Каждый знает, что он талантливее других и доказывает это каждым словом, каждым своим движение»; «Этот, наверное, не терпит мелочности в людях и, чтобы водиться с ним, нужно всякий раз рассчитываться за выпитое вместе пиво не моргнув глазом, ничем не выдавая своей досады» [Шукшин, 2014, т. 1, с. 323—324]), а затем и непременным атрибутом зрелой публицистики писателя. В статье «Как я понимаю рассказ» для иллюстрации собственного видения композиционного строения рассказа Шукшин введет вымышленный комический эпизод со старушкой, которая «за углом брякнулась на мостовой». В «Вопрос самому себе» юмористически обыгрывается как «хороший, серьезный фильм пришел в деревню и нашел там своего зрителя, предположим, Сидорова». И даже в статье «Признание в любви» («Слово о «малой родине»), где писатель, по сути, отвечает на серьезные упреки земляков, В.М. Шукшин не удержался от комических моментов, показав «тетю-пассажирку», ночью заходящую в купе автора в поисках свободного места, а затем еще и пригласившую свою «товарку» и т. д.

Итак, «художественные и публицистические приемы выразительности в публицистике В.М. Шукшина тесно переплетаются и взаимодействуют, создавая особый эффект присутствия читателя в творческой лаборатории автора — своеобразный эффект «устной речи», когда мысли, ассоциации писателя рождаются прямо на наших глазах» [Чернышова, Деминова, 2004, с. 195].