2.3. «Античудик» — изнанка трагедии

Литературные критики при рассмотрении произведений В. Шукшина, как правило, акцентируют внимание на его героях-«чудиках». Однако в рассказах писателя присутствует множество второстепенных персонажей, роль которых не менее важна, на что обращает внимание ряд литературоведов. Например, И.Л. Гринберг пишет: «Десятки людей, проходящих по страницам прозы В. Шукшина, существует как будто порознь, их никак не назовешь толпой, любой из них индивидуальность. Но вместе с тем они принадлежат к одной и той же действительности, одной и той же эпохе. Образ ее складывается из всевозможных историй, рассказанных писателем» [41, с. 200]. Таким образом, второстепенные шукшинские герои-«античудики» заслуживают самого пристального рассмотрения.

«Античудики» — это персонажи, поведение и образ жизни которых прямо противоположны поведению типичных героев-»чудиков». «Античудиков» можно разделить на две группы. К первой группе относятся второстепенные герои рассказов, маленькие люди с мелкими интересами и непрестижными профессиями: продавцы, охранники, вахтеры, чиновники, кассиры, а также зачастую жены героев-»чудиков». Всех их объединяет отсутствие душевной доброты и сочувствия к людям, эгоизм, нежелание помогать окружающим. «Античудики» же, принадлежащие ко второй группе, — это главные герои рассказов, являющиеся полными антиподами добродушного, обаятельного «чудика».

Ярко выраженный положительный типаж «чудика» впервые появился в творчестве В. Шукшина в 1967 году в рассказе «Чудик». В дальнейшем этот образ получил своего антипода в главных героях рассказов «Миль пардон, мадам», «Срезал», «Крепкий мужик», «Свояк Сергей Сергеевич», «Выбираю деревню на жительство». «Античудик» далеко не прост, напротив, зачастую он создает немало проблем для окружающих его людей. Л. Аннинский так сравнивает «чудика» и его противоположность, «античудика»: «на одном полюсе этого мятежного мира — тихий «чудик», невпопад тыкающийся к людям со своим добром и теряющийся, когда его ненавидят. На другом полюсе — заводной мужик, захлебывающийся безрасчетной ненавистью, только и мечтающий взлететь над заезжим умником и «скружить» на него сверху: посрамить, унизить, втоптать. Но это две стороны одной душевной драмы» [5, с. 242].

Итак, перечитывая произведения В. Шукшина, мы открывает для себя новые типы героев. Рассказы В. Шукшина коротки по объему, но очень глубоки и ёмки по мысли; как говорил сам автор: «Настоящая литература рассчитана на неодноразовое прочтение» [164, с. 530]. И каждое прочтение заставляет нас сопоставлять и сравнивать различные и бесконечно многогранные образы. «Чудики» — странные люди, у каждого из них имеется свой неповторимый «пунктик», но всех их роднят общие положительные черты: доброжелательное отношение к людям, любовь к труду, желание изменить в лучшую сторону социальное устройство общества... Порой поступки «чудиков» создают неудобства для окружающих, но этими людьми неизменно движет доброта. Что же касается «античудиков», то им присущи злость и ненависть, грубость, жадность к деньгам, чувство неудовлетворенности жизнью и т. д.

Аналогичным образом, если конкретно рассматривать женские типажи, то женщин в рассказах В. Шукшина можно также разделить на две группы. Первая олицетворяет женщину-мать, переживающую за всех людей, и родных, и посторонних, поддерживающую и сберегающую семью своим добром, теплом и душевной силой, надеждой и верой в лучшее: это героини рассказов «Письмо», «Сельские жители», «Далекие зимние вечера». В.А. Апухтина так описывает деревенскую женщину-мать: «В старой матери-труженице Шукшин видит истинную опору для человека в превратностях судьбы, она для писателя — воплощение надежды, мудрости, доброты и милосердия» [6, с. 23].

Другую группу героинь можно охарактеризовать как «злые женщины». В образе продавщицы или буфетчицы уже не существует материнской доброты. Этих «античудиков» женского пола В. Шукшин зачастую изображает комично, иронически описывая их внешность, мысли и поведение. Л. Аннинский отмечает, что «неизбежность посмешища — абсолютно необходимый элемент сюжета» [4, с. 9] шукшинского рассказа.

В рассказах В. Шукшина часто встречаются женщины — продавщицы, буфетчицы или секретари, не понимающие главного героя и вступающие с ним в конфликт. В рассказе «Пост скриптум», написанном в форме чужого письма, найденного автором в гостинице, иронически описывается стычка главного героя с продавщицей в магазине сувениров: «А стоит девчушка молодая... И вот она увивается перед иностранцами — и так и этак. Уж она и улыбается-то, <...> Я говорю: дайте зажигалку посмотреть. Она на меня: вы же видите, я занята! Да с такой злостью, куда и улыбка девалась. ...Нельзя, мол, так говорить. Мы, мол, все понимаем, но, тем не менее, должны проявлять вежливость. Да уж какая тут, говорю, вежливость: готова на четвереньки стать перед ними. Я их тоже уважаю, но у меня есть своя гордость, и мне за нее неловко» [с. 599]. Молоденькая продавщица в городском отеле вызывающе дистанцируется от деревенского клиента, в надуманной гордости ставя себя выше его; она судит о людях поверхностно, по их одежде и речи, не уважая «простых» и лебезя перед иностранцами.

Впрочем, такое отношение встречает вполне адекватную ответную реакцию со стороны самих «чудиков». Общее их мнение заключено в словах добродушного Василия Егорыча Князева, героя рассказа «Чудик», схожего с героем «Пост скриптум»: «Чудик уважал городских людей. Не всех, правда: хулиганов и продавцов не уважал. Побаивался» [с. 317]. С его точки зрения, продавцы и хулиганы стоят в одном ряду, и те, и другие создают неудобства для порядочных людей. В рассказе «Танцующий Шива» повествователь удивляется тому, что «все хохотали, даже строгая продавщица» [с. 507] — потому что все привыкли к тому, что эти женщины вечно злы и всем недовольны. Об этом чувстве говорит герой рассказа «Боря»: «Я боюсь чиновников, продавцов и вот таких, как этот горилла. А они каким-то чутьем угадывают, кто их боится <...> когда вот так вот является хам, крупный хам, и говорит со смехом, что он только что сделал гадость, то всем становится горько. И молчат <...> тут надо сразу бить табуреткой по голове — единственный способ сказать хаму, что он сделал нехорошо» [с. 851].

Шурыгин, герой рассказа «Крепкий мужик», сам является неприятным, недобрым человеком, который распорядился разрушить старинную церковь ради того, чтобы пустить ее на кирпичи. Но и он называет продавщицу сельпо «злой». «Да и злость их — какая-то необычная: всерьез ненавидят» [с. 434]. Шурыгыну «хотелось выпить еще, но идти и видеть злую продавщицу не хотелось — не мог» [с. 435].

Яркий образ такой злобной продавщицы выведен в рассказе «Обида». Сашу Ермолаева, пришедшего с маленькой дочкой за покупками, продавщица приняла за вчерашнего пьяного дебошира, устроившего в магазине скандал. Ермолаев тщетно пытается доказать, что это ошибка, он не был здесь вчера и тем более ни с кем не дрался. Однако продавщица с тупым, мстительным упрямством гнёт свою линию; мало того, в перепалку включается один из покупателей и тоже начинает голословно и злобно обвинять Сашу. Ермолаева «затрясло», «слеза навернулась», ему даже захотелось избить этого человека: «Он решил дождаться этого, в плаще. Поговорить. Как же так? С какой стати он выскочил таким подхалимом? Что за манера? Что за проклятое желание угодить продавцу, чиновнику, хамоватому начальству?! Угодить во что бы то ни стало! Ведь сами расплодили хамов, сами! Никто же нам их не завез, не забросил на парашютах. Сами! Пора же им и укорот сделать. Они же уже меры не знают...» [с. 568]. С точки зрения автора, «античудики» сами создают конфликтную ситуацию, но обвиняют в ней других. Недобрые и заносчивые продавщицы унижают людей, ставят себя выше других. Но надо заметить, что сам В. Шукшин говорит: «Если мы в чем-нибудь сильны и по-настоящему умны, так это в добром поступке». Автор стремится привлечь внимание читателя к главной жизненной ценности — доброте. О человеке надо судить по его добрым делам, чего никогда не делают «античудики».

В рассказе «Сапожки» Сергей Духанин хочет купить в городе модные сапоги в подарок жене. Надменная продавщица даже не желает дать их Сергею в руки, не веря, что простой деревенский человек способен на такую дорогую покупку. Сергей видит «белую ненависть» в глазах «сухопарой продавщицы» и удивляется: «О господи! Прямо ненавидит. За что?» [с. 559]. «Странный они народ, продавщицы: продаст обыкновенный килограмм пшена, а с таким видом, точно вернула забытый долг» [с. 558] — рассуждает он. Невозможно объяснить эту ненависть к окружающим логически, с точки зрения обычного, нормального человека.

В рассказе «Дебил» В. Шукшин весьма иронично описывает общение Анатолия Яковлева с продавщицей универмага. Проблема в том, что Яковлев хочет купить шляпу, которая в деревне будет смотреться как некий инородный предмет. «Осторожно брал тремя пальцами шляпу, легким движением насаживал ее, пушиночку, на голову... Продавщица, молодая, бледнолицая, не выдержала, заметила строго: — Невесту, что ли, выбираете?» [с. 607]. Яковлев в ответ снисходительно роняет: «Плохо ночь спали?». Этот разговор не вызывает улыбки, а лишь жалость к мелкому человеческому мещанству. В то же время В. Шукшин неизменно подчеркивает, что, хотя работники сферы обслуживания с неуважением относится к «чудикам», сами «чудики» реагируют на это адекватно, грубое отношение редко выводит их из себя. И уж тем более с лаской и сочувствием относятся они к своим близким, пусть не понимающим их, но родным людям. Таковы персонажи рассказа «Письмо»: мать-старушка всей душой переживает за дочь, работающую продавщицей в городе, хотя взаимопонимание между этими женщинами давно утеряно.

В.А. Апухтина так рассказывает о «мелких хищниках», которые убеждены в своем превосходстве над людьми: «Анализируя типы мещан-приобретателей, В. Шукшин отнюдь не считает реальных прототипов своих персонажей каким-то редким, исключительным явлением. Он изображает этих персонажей в окружении их спутников и подобий, варьирующих тот или иной тип» [6, с. 46]. Мещанство окружает нас ежедневно, вызывая социальные конфликты, порой очень острые.

Впрочем, нельзя сказать, что только мелкие чиновники и люди непрестижных профессий могут отличаться мещанством. Например, герой рассказа «Шире шаг, маэстро!» — интеллигентный молодой врач, но он уже сталкивается с проблемой духовного оскудения. В. Горн так говорит о нем: «пошлость рядится под интеллектуальность и культуру, а мелкое и суетное претендует на красоту и величие. И молодость нечувствительно переходит в собачью старость души» [37, с. 74]. Мещанство и духовная нищета не знают профессиональных и социальных границ, с ними можно столкнуться всюду.

В. Шукшин немного рассказывает о внешности своих персонажей, но этого всегда достаточно для того, чтобы читатель составил четкое представление о сущности героев рассказа. Например, как много для понимания характера «античудиков» заключено в кратком упоминании о «ненависти в их глазах». В рассказе «Змеиный яд» Максим Волокитин, разыскивая лекарство для матери, сталкивается с равнодушной, сухой аптекаршей, которую В. Шукшин описывает следующим образом: «сухопарая женщина лет сорока, с острым носом, с низеньким лбом... Максиму подумалось, что женщине доставляет удовольствие отвечать «нет», «не знаю»» [с. 159]. Таким образом, можно составить обобщенный образ продавцов-«античудиков» в рассказах В. Шукшина: недобрые и внешне непривлекательные люди, относящиеся к окружающим с высокомерным презрением и зачастую отказывающие клиенту в помощи даже тогда, когда это входит в круг их непосредственных обязанностей.

В рассказе «Как зайка летал на воздушных шариках» Егор Кузьмич пытается срочно купить билет на самолет, чтобы лететь к тяжело заболевшей племяннице. Кассирша в аэропорту, не желающая ни помочь, ни даже посочувствовать человеку в этой непростой ситуации, с холодным равнодушием, переходящим в тихое озлобление, твердит в ответ, что билетов нет. Хотя проблема, как и многое в этом мире, решается с помощью одного-единственного звонка «сильного человека», и через 15 минут билет для Егора находится. Разителен контраст между кассиршей, которой глубоко безразличны людские судьбы, и Егором, готовым сорваться с места и лететь за полторы тысячи километров, чтобы только рассказать любимую сказку маленькой больной девочке. А.В. Курбатов правильно пишет о странной трансформации моральных ценностей в середине XX века: «Правда в мире расшаталась, система ценностей изломалась. Добро со злом стали меняться местами» [7, с. 295]. Эта «расшатанная правда» жизни очень ярко иллюстрируется поведением «античудиков» В. Шукшина.

Охранники, вахтеры, мелкие чиновники так же, как вышеуказанные продавщицы из рассказов В. Шукшина, играют роль «античудиков», они такие же равнодушные и бесчеловечные. В рассказе «Ванька Тепляшин» «красноглазый худой вахтер» не пропустил к Ивану, лежавшему в городской больнице, приехавшую из деревни мать. В. Шукшин с любовью описывает характер Ваньки: он любит поговорить со всеми, «не умеет врать», спокойный, с уважением относится к людям. Но вахтер больницы — прямая противоположность Ивана, он упивается своей мелкой властью над людьми. Такое ли большое дело — пропустить к сыну приехавшую издалека мать, пусть и в неприемный день? Но доходит до скандала и драки, потому что желания помочь людям у вахтера нет, а Иван не может стерпеть издевательства над матерью. «И Ваньке стало стыдно, что мать так униженно просит» [с. 715]. В итоге Ванька бросает лечение в престижной больнице и в тот же день уезжает с матерью в деревню. И на недоумение и даже осуждение окружающих отвечает, выражая общее мнение всех чистосердечных шукшинских «чудиков»: «Надо человеком быть» [с. 718]. Такая простая истина, но многие ли следуют в жизни этому мудрому совету?

В. Шукшин в своих рассказах подвергает глубокому изучению добрую душу человека «не от мира сего», показывая характер не в чистом, отвлеченном виде, а во взаимодействии с окружающим миром. Сам он говорит об этом так: «Мне интереснее всего исследовать характер человека-недогматика, человека, не посажанного на науку поведения. Такой человек импульсивен, поддается порывам, а следовательно, крайне естествен. Но у него всегда разумная душа. Рассказывая о таком человеке, я выговариваю такие обстоятельства, где мой герой мог бы вольнее всего поступить согласно порывам своей души» [162, с. 162]. Автору хотелось бы пробудить человеческую доброту и в очерствевших душах «античудиков».

В ситуацию, аналогичную той, в которой оказался Ванька Тепляшин, сам В. Шукшин попал в реальной жизни. Этот свой горький опыт он описывает в произведении «Кляуза» (опыт документального рассказа). К лежавшему в больнице писателю приехала жена с двумя малолетними детьми. Дежурившая в тот день вахтерша по странной прихоти отказалась пропустить к В. Шукшину его семью, а затем хамски раскричалась из-за того, что он вышел из палаты в вестибюль. «При этом женщина-вахтер как-то упорно, зло, гадко не хочет понять» [с. 793], что В. Шукшин не может оставить детей без просмотра, пока их мать ищет главврача. В. Шукшин, совсем как Ванька Тепляшин, говорит вахтерше: «Ты же не человек» [с. 793]. Но на этом история не закончилась. Дежурная затаила кровную обиду на то, что главврач все-таки разрешил жене и детям пройти в палату, и пообещала в какой-то слепой, патологической ненависти: «Я тебе это запомню!». Месть свою она осуществила вечером того же дня, когда к В. Шукшину приехали по делам Союза писателей его коллеги: писатель В. Белов и поэт В. Коротаев. Вахтерша устроила жуткий скандал, в итоге выгнав уважаемых людей прочь. Всю эту эпопею, не поддающуюся логическому осмыслению, В. Шукшин излагает в письме директору клиники, и в конце задается печальным вопросом: «Что с нами происходит?» [с. 793]. Откуда берется в людях эта необъяснимая злоба? Служитель зоопарка («И разыгрались же кони в поле») и кладовщик Морозов («Шире шаг, маэстро») — яркие примеры того, как люди пользуются своей маленькой властью над окружающими.

Конфликт, о котором идет речь, — это в первую очередь столкновение жизненных ценностей, формировавшихся веками в сознании русского человека, с ценностями новыми, возникающими вместе с глобальным процессом трансформации в социальной структуре общества. Это конфликт духовности с мещанством, который характеризуется утратой традиционных ориентиров и жизненных целей, заменяемых на более циничные и демонстративные. Об этом же — рассказы «Вянет, пропадает», «Ноль-ноль целых», «Племянник главбуха», «Беседы при ясной луне» и т. д. Существует целая когорта мелких служащих, чиновников, живущих примитивными категориями и стремящихся возвысить себя над прочими людьми.

В. Шукшин оказался в какой-то степени провидцем, описывая истоки и глубинные причины проблемы, которая уже в наши дни, в XXI веке, приобретает масштабы общенациональной катастрофы в современном российском обществе, — проблемы агрессии. Агрессии, готовой в любой момент прорваться наружу — на близких, на сослуживцев и коллег, соседей, случайных попутчиков, просто прохожих. На тех, кто не похож, кто отличается социальным положением, цветом кожи, уровнем дохода... И на тех, кто такой же, как ты, но оказался не вовремя в неправильном месте, перешел тебе дорогу или даже просто не так посмотрел. Эта внутренняя пружина, сидящая в человеке, всегда туго сжата и готова распрямиться самым жестоким образом. В наши дни эта проблема стоит особенно остро, но ее зарождение началось еще полвека назад, примером чего и служат описанные Шукшиным вахтеры, продавщицы, кладовщики... Выводя в рассказах образы подобных людей, писатель призывает людей оглянуться на самих себя, задуматься и постараться вернуться к миру доброты и духовности, пока еще не стало слишком поздно.

Однако отметим сразу, что следует избегать однозначной оценки авторского подхода В. Шукшина к своим героям. Далеко не всегда его «сельский персонаж» вызывает симпатию и обладает исключительно положительными качествами. Но, так или иначе, он все равно вызывает потребность в сопереживании. Читатель исподволь, незаметно для себя самого вдруг начинает сочувствовать даже таким на первый взгляд неприятным личностям, как Анатолий Яковлев (рассказ «Дебил»), Глеб Капустин («Срезал») или «непротивленец» Макар Жеребцов из одноименного рассказа, назойливым оводом вьющийся вокруг односельчан с одной только целью — ужалить побольнее в самое незащищенное место. И именно в этом парадоксе читательского восприятия заключается феномен таланта писателя, как бы утверждающего, что не все так просто и однозначно, что глубина человеческого характера не терпит плоских суждений.

Таким образом, мы выяснили, что «античудики» второй группы, то есть выступающие в качестве главных героев рассказов, зачастую ведут себя странно и необъяснимо, и эта странность некоторым образом роднит их с подлинными «чудиками», хотя и является абсолютной, диаметральной противоположностью поведения последних. «Чудики» и «античудики» — это в полном смысле два различных полюса: плюс и минус, добро и зло.

«Античудика» можно назвать «антиподом героя нашего времени». Н.А. Бличенко так говорит о подобных героях В. Шукшина: «его герой представлялся иногда малопривлекательным, «малокультурным», антиподом героя нашего времени, под которым подразумевался тип интеллектуала» [18, с. 219]. Таковы Глеб Капустин («Срезал»), Бронька Пупков («Миль пардон, мадам!»), Спирька («Сураз»), Шурыгин («Крепкий мужик»). Л. Аннинский утверждает, что В. Шукшин принимает сторону героя, который априори неправ по всем статьям, с позиций как административных, так и чисто человеческих. Бронька Пупков, «пропустив стаканчик», обязательно рассказывает всем заезжим гостям выдуманную историю о его якобы покушении на Гитлера и совершенно искренне горюет, что «промахнулся». Многие критики не считают этого человека классическим «чудиком», например, В. Коробов приходит к выводу, что «мы можем постичь «чудаковатость» Броньки, — а вернее и справедливее сказать — разлад в его душе, нравственную трагедию этого хорошего человека» [76, с. 308].

Эту же душевную трагедию мы видим в рассказе «Сураз» — на примере простого деревенского шофера Спирьки Расторгуева, который покончил с собой, увидев, что его попытка признания в любви не нашла отклика. А.Г. Коваленко, говоря о таких «античудиках», приходит к выводу, что «Шукшинские герои-чудики — это люди, которые ощущают себя «нервом истории», но, в силу ограниченности формального мышления, не могут выразить (в отличие от героев Трифонова) вербально свою историческую роль. Иногда «боль души» есть, по сути, спрятанный в характере нервный узел, «медиатор» исторических противоречий. Иногда «боль души» может завершиться трагически, как у героя рассказа «Сураз»» [70, с. 77]. Так что иногда, как мы видим, «античудики» причиняют страдания не только окружающим, но и самим себе.

Внутренне состояние «боли души» свойственно многим «чудикам» В. Шукшина, занятым рассуждением о смысле жизни. Что же касается «античудиков», то они смотрят на жизнь поверхностно, их гораздо больше интересует материальное благополучие. В целом можно говорить об их бездуховности. Сумма же этих героев в совокупности дает цельную картину жизни русского общества. Как пишет А.Г. Коваленко: «Рассказы В. Шукшина, собранные вместе, составляют масштабное полотно, своеобразный внутренне завершенный роман в новеллах. «Боль души» всех его так сходных, но и одновременно очень разных героев словно суммируется в одну общую боль, имя которой Россия» [70, с. 78].

Герой-«античудик» — это антагонист «чудика», их интересы и образ жизни диаметрально противоположны. То, что является важным и высокодуховным для «чудика», «античудика» не беспокоит вообще, это негативный типаж, высокомерный и надменный, у которого «душа никогда не болит». В. Шукшин в своих поздних рассказах анализирует души людей, их совесть, соотношение добра и зла в обществе, и это становится для писателя более важным, чем рассмотрение конфликта деревни и города, нового и старого, которым он занимался в своих ранних произведениях.

Также мы выяснили, что героев-«античудиков» В. Шукшина можно условно разделить на две группы. На первый взгляд эти группы могут показаться схожими, но при дальнейшем рассмотрении мы видим и глубокие различия между ними. Есть «античудики»-мещане: продавщицы, охранники, мелкие чиновники — грубые, заносчивые, замкнутые на своих приземленных интересах. Но другие, такие, как герои рассказов «Сураз» и «Миль пардон, мадам!», совершают странные поступки от того, что у них «болит душа». А это говорит о наличии в них зачатков добра и порядочности: ведь если души нет в принципе, тогда и болеть нечему. И можно даже предположить, что эти люди с разладом в душе есть переходное звено от «античудика» к полноценному «чудику».