1.4. Образ города: идеальное и реальное

Мотивация поступков героев В. Шукшина всегда различна. Характер человека является самым важным аспектом творчества для автора, стремящегося продемонстрировать весь спектр человеческих поступков, зачастую непредсказуемых, неожиданных, непонятных и странных. Одни его герои не мыслят своей жизни без деревни, другие — это тип, «промежуточный» между деревней и городом, а некоторые уже всецело подпали под влияние урбанизации и стремятся стать частью городского общества. В своих произведениях В. Шукшин описывает отдельный тип деревенского человека, для которого город — это воплощение роскоши жизни, абсолютно другой мир, в котором всё красиво и идеально. Эти герои судят о городской жизни только по ее внешнему лоску, она ассоциируется в их сознании с изобилием, особым порядком, для кого-то — с высшими достижениями науки и техники, для других — просто с комфортом и развлечениями. Однако в своих попытках постичь логику жизни города они чаще всего напоминают слепцов из притчи, которые пытались на ощупь воссоздать облик слона. Стремление достичь в городе жизненного успеха вкупе с непониманием принципов жизни городской цивилизации является причиной глубоких внутренних конфликтов, разочарованности и зачастую озлобления.

Для В. Шукшина важно, чтобы человек, покинувший деревню ради города, сохранил в себе все присущие ему нравственно-духовные ценности, но вместе с тем сумел раскрыть в городе свой потенциал. Проблема отношений города и деревни рассматривается автором в экзистенциальном аспекте выбора человеком не места для жизни, а своего жизненного пути, анализируются критерии, которыми руководствуется личность в своем выборе. В. Коробов, опираясь на слова самого В. Шукшина, писал: «Итак, город, по Шукшину, для деревенского человека есть святое вместилище мысли, где человек имеет все возможности для того, чтобы стать единственным и неповторимым. Но только в том случае, если он поймет, кто здесь действительно умный, у кого надо учиться. <...> Тут больше свободного времени, тут библиотеки на каждом шагу, читальные залы, вечерние школы... Интеллигент духа. Это вранье, если нахватался человек «разных слов», научился недовольно морщить лоб на выставках, купил шляпу, пижаму, съездил пару раз за рубеж — и уже интеллигент. Про таких в деревне говорят: «С бору по сосенке». Не смотри, где он работает и сколько у него дипломов, смотри, что он делает» [76, с. 222].

Ряд героев шукшинских рассказов («Игнаха приехал», «Письмо», «Дебил», «Раскас», «Ночью в бойлерной», «Беспалый», «Мой зять украл машину дров», «В воскресенье мать-старушка», «Чудик») относится именно к этой категории. Они либо уже осели в городе, благополучно вычеркнув из памяти свою прошлую жизнь, красоту и простоту деревни, а зачастую и своих родных, либо в данный момент живут в деревне, но всем своим поведением недвусмысленно демонстрируют слепую тягу к городу. В. Шукшина тревожит судьба этих людей, к проблемам которых он стремится привлечь внимание читателя. Однако, как отмечают многие критики, В. Шукшину не свойственно показывать одни лишь положительные качества деревенского населения. Жители деревни тоже имеют право на ошибки и моральный поиск, который далеко не всегда бывает легким. «Как и во всей деревенской прозе тех лет, «укрепиться и жить» в мире В. Шукшина герои могут, только выстроив какую-то нравственно-этическую оборонительную линию вокруг избы, огорода, колодца во дворе, в конце концов двора как малого мироздания. Наивно этот вид «укреплений», да и весь крестьянский быт часто идеализируется деревенщиками. Василий Шукшин в этом плане решительно отличается от писателей этого направления» [146, с. 15].

Сельский киномеханик Василий Егорыч Князев, прозванный Чудиком за свой странный, добрый, но не всем понятный нрав, описан автором с доброй иронией. Основной прием, который использует писатель в повествовании, штрих за штрихом проявляя характер своего героя, заключается в воспроизведении неловких, «самых жгучих» ситуаций, в которые он попадает «как нарочно». Чудик, получив отпуск, внезапно решает поехать на Урал к брату, с которым не виделся уже двенадцать лет. Как во время поездки, так и непосредственно в гостях у семьи брата Чудика буквально на каждом шагу преследуют какие-то недоразумения и конфликты. В поезде, желая развлечь «интеллигентного товарища», Чудик рассказывает ему историю, но «интеллигентный товарищ» вдруг отворачивается к окну и замолкает. Сосед в самолете также демонстративно игнорирует попытки Чудика завязать беседу. Городские жители с трудом переносят его навязчивое дружелюбие, поэтому они либо молчат, либо смеются — и только.

В. Шукшин в своем рассказе неоднократно через сатиру показывает конфликт недопонимания между сельским и городским человеком. Чудик — странный, добрый и на самом деле бесхитростный человек. Желая сделать доброе дело для снохи, он вдруг решает разрисовать детскую коляску. Однако вместо ожидаемой улыбки при виде такого «сюрприза» на лице Софьи Ивановны он обнаруживает гримасу злости. Чудик не в состоянии понять, что неожиданно свалившийся на голову деревенский родственник в очередной раз утвердился в ее глазах не только как дурачок, но еще и «вредитель». Таким образом, в этом рассказе отражены противоречия сельской и городской жизни, их этических ценностей, которые в конце концов обостряются до такой степени, что в своей кульминации переходят в плоскость вопроса о смысле жизни вообще.

В рассказе «Игнаха приехал» Игнатий, цирковой борец, приезжает с женой в деревню после пяти лет городской жизни, привозит дорогие подарки для всей семьи. Родные радуются его приезду, но вскоре понимают, что за время жизни в городе Игнатий настолько изменился, что им теперь очень трудно найти с ним общий язык. Игнатий шумен, почти развязен, смеется без причины, жена его одета не по-деревенски нарядно, и всё это вызывает недоумение у родственников. Отец, простой хлебороб, со снисходительностью относится к новым манерам сына и в то же время испытывает неловкость. Приезд Игнатия в родной дом после долгой разлуки должен был стать праздником, но «Праздника почему-то не получилось. А он давненько поджидал этого дня» [с. 140]. Причем сам Игнатий не понимает причин разлада, он если и ощущает в себе перемены, то считает их явлением вполне естественным. Его поведением уже управляет новый опыт, опыт городской жизни, подаривший ему освобождение от былых традиций и заставляющий делать мелкие промахи, допускать некие бестактности, нарушая неписаный нравственный кодекс, веками управляющий жизнью и бытом его земляков. «...и все же рассказ звучит грустно... разлад, который пошел у них в семье, — это пока что реальность. Игнатий с отцом уже не поймут друг друга» [52, с. 40].

Л. Емельянов делает следующий вывод из этого рассказа и, в особенности, из его финала: «...Игнатий шел за отцом, смотрел на его сутулую спину и думал почему-то о том, что правое плечо у отца ниже левого, — раньше он не замечал этого». «Раньше» — это тогда, когда мироощущение Игнатия было мироощущением человека земли, когда он, как и вообще все крестьяне, не способен еще был замечать в человеке какие-то особые приметы, налагаемые крестьянским трудом» [52, с. 42].

Героиня рассказа «Письмо», старуха Кандаурова, так же, как отец Игнатия в рассказе «Игнаха приехал», чувствует отчуждение ее дочери Кати, живущей в городе и работающей продавщицей, отстраненность дочки от насущных деревенских проблем. Старухе приснился страшный сон, и она, испугавшись, уж не предвестник ли это какой-то беды в жизни дочери, пишет Кате длинное поучительное письмо о том, что детям надо слушаться советов родителей, а сама между тем вспоминает свою молодость, нелегкую жизнь с нелюбимым мужем, сожалеет, что, выходя за него, и сама когда-то не послушалась собственную мать, мечтает, чтобы скорее приехала в гости Катя со своей семьей. Оба этих рассказа роднят между собой чувства родителей, переживающих за своих уехавших в город, забывших родной дом детей.

Есть у В. Шукшина герои, которые, глядя на городскую жизнь, стремятся только к ее материальным благам, мечтают иметь модную одежду или современные бытовые приборы: Даже если эти вещи окажутся абсолютно бесполезными в деревне, все равно их обладатели будут казаться в собственных глазах значительнее, выше своих односельчан. Другие хотят добиться успеха и признания, например, став артистами, играя на сцене. В. Шукшин, однако, не порицает напрямую своих героев, оценивать их поступки он предоставляет читателю.

Рассказ-анекдот «Дебил» выстроен Шукшиным на принципе парадоксальности, который прослеживается на различных уровнях: сюжетном, событийном, контекстуальном, синтаксическом и лексическом.

Анатолия Яковлева прозвали на селе обидным, «дурацким каким-то» прозвищем Дебил. Сначала это словцо прилипло к сыну Анатолия, второгоднику и бездельнику, а потом уж и отца стали звать так же. Просто так не назовут — значит, человек это заслужил и он чем-то сильно отличается от окружающих. И так надоело Яковлеву это прозвище, что он поехал в город и купил себе шляпу. Будучи убежденным в том, что наличие данного головного убора красноречиво говорит об интеллектуальном и культурном уровне его обладателя, Анатолий этим странным жестом хочет продемонстрировать односельчанам свою «интеллигентность», хотя в городской шляпе с лентой и продольной луночкой по верху выглядит так нелепо, будто «на тыкву надели ночной горшок».

Парадоксальность сюжета выражается в непредсказуемом поведении героя, который для того, чтобы избавиться от обидного прозвища, поступает нелогично, но психологически вполне предсказуемо. Вместо того, чтобы повысить свой авторитет среди односельчан, изменив отношение к работе и людям или хотя бы занявшись воспитанием сына-шалопая, он покупает шляпу: «Анатолий жизнь видел; знал, что шляпа украшает умного человека... Он походил в ней на культурного китайца. Ему очень нравилось, хотелось даже говорить с акцентом» [с. 607].

Помимо этого автор прибегает к сюжетному ходу, характерному для анекдотического жанра, — парадоксальной концовке: Анатолий, разочаровавшись в «эффективности» шляпы, черпает ею воду из реки и пьет, после чего отряхивает ее, снова напяливает на голову и продолжает путь, напевая дамский романс. Речевой уровень парадоксальности иллюстрируется неожиданным переплетением авторской речи с диссонирующей ей псевдо-прямой речью персонажа: «не терпелось показать шляпу пошире, возможно даже позволить кому-нибудь подержать в руках — у кого руки чистые» [с. 608]. Вот эти «руки чистые» — условие, выдвигаемое уже не Шукшиным, а его героем. Помимо этого — казусностью диалогов, в которых Анатолий, натянув на себя маску интеллигентного человека, обескураживает собеседника неожиданными вопросами.

На уровне синтаксических конструкций парадоксальность прослеживается в противопоставлении нарочито правильных, старательно используемых Анатолием-«интеллигентом» фраз и конструкций с нарушенным порядком слов, иллюстрирующих его истинную позицию и «жизненный опыт», приобретенный в местах не столь отдаленных: «Это смотря в каком направлении думать. Можно, например, весь день усиленно думать, а оказывается, ты обдумывал, как ловчей магазин подломить» [с. 611].

С точки зрения лексики парадоксальность повествования прослеживается ярче всего. Во-первых, речь героя насыщена высказываниями, сочетающими обе ипостаси персонажа: «Фуражку я дарю вам, синьорина, — в коровник ходить». Помимо этого, автор прибегает к сочетанию эмоционально окрашенной лексики: «лапочка», «пушиночка», лексики ограниченного употребления: «шалашня», «оглоеды», «косяк давить», «на понт брать», «смазь замастырить», преобразованию фразеологических единиц: «не боги горшки обжигают, а дед Кузьма», ситуационным оксюморонам «похож на культурного китайца», контекстуальной антонимии: «правила хорошего тона — правила ехидного тона», чем достигает эффекта обманутого ожидания, характеризующего жанр анекдота.

Весь ход событий в рассказе выстроен на стремлении главного героя выступить в роли режиссера собственного спектакля, в котором он пытается задействовать окружающих. Парадокс заключается в том, что, выступая в роли «положительного» героя и отведя роль антагониста «ехидному» учителю, он не осознает, что пытается вступить в противоборство практически с собственным отражением — человеком, который не сильно от него отличается: «Я ведь тоже — интеллигент первого поколения только», разве что обладает более прочным «налетом» той самой демонстративной «культурности», которую пытается изобразить Анатолий. Иллюстрацией тому может быть предшествовавший покупке шляпы диалог между персонажами: «...Как было, так и будет. Ясно?» Учитель сказал: «Я хочу, чтобы ясно было вот здесь, за столом»... Почему-то Анатолий невзлюбил учителя. Почему? — он и сам не понимал. Учитель говорил вежливо...» [с. 609], следствием чего стало все нарастающее желание победить противника его же оружием. Ирония в словах учителя, скрытая за нарочитой заботливостью: «— Мгм. Ну, теперь надо беречь. На ночь надо в газетку заворачивать. В сетку — и на стенку. Иначе поля помнутся, — учитель посмотрел искоса — весело — на Анатолия, на шляпу его...», окончательно выводит главного персонажа из душевного равновесия, заставляя сначала прибегнуть к аргументам, более привычным в уголовной среде, а затем «обидеться» на шляпу, на которую возлагались такие большие надежды.

Рассказ В. Шукшина «Раскас» начинается с того, что от шофера Ивана Петина ушла жена, да не просто ушла, а по-картинному красиво — сбежала с заезжим офицером. Только и оставила, что записку: «больше с таким пеньком я жить не могу. Людмила». Иван потрясен. Жену он искренне любил, хотя не умел показать этого, был хмурым и замкнутым человеком. И вдруг — такая беда! Иван убежден, что Людмила сбежала от него по той простой причине, что ей многие говорили, будто она очень похожа на некую артистку — вот, мол, и загордилась, постоянно стремилась в город, где ее «все узнавать будут». Она играла в деревенском театре, часто ходила на репетиции — вот теперь и захотела большего. Ивану, трудовому человеку, орденоносцу, выросшему и прожившему свой век в деревне, мечты жены казались нелепыми. Но она ушла — и жизнь рухнула. «Даже с его способностью все в жизни переносить терпеливо показалось ему, что этого не перенести: так нехорошо, больно сделалось под сердцем. Такая тоска и грусть взяла...» [с. 311].

Иван два дня не находил себе места, не знал, как совладать с горем, и в конце концов решил написать рассказ о своих переживаниях и отнести его в районную газету, чтобы напечатали: «им совестно станет». Написал «раскас», полный грамматических ошибок, в котором излил всю свою боль, и понес в редакцию. Но там его порыва не оценили: редактор посмеялся над нелепыми фразами, не попытавшись вникнуть в человеческую трагедию.

В. Шукшин в рассказе «Раскас» еще раз привлекает внимание читателя к негативному влиянию мечты о городской жизни на деревенского жителя. Жена ушла из дома, и эта семейная трагедия произошла потому, что Людмила отринула те нравственно-эстетические ценности, с которыми жила всю свою 30-летнюю деревенскую жизнь. Как будто бы она решила, что театральные репетиции сделали из нее интеллигентную женщину, которой не стоит больше жить с простым деревенским мужиком.

Необходимо подчеркнуть, что В. Шукшин совсем не против того, чтобы жители деревни ходили в театр, красиво и модно одевались, но он осуждает тех, кто за городским лоском забывает об уважении к людям, о морали и семейных ценностях. Виктория Анатольевна Софронова, подтверждая эту идею писателя, рассказывала: «Слишком быстро в городе удалось нам разрушить веками складывавшиеся в нашей стране семейные устои. Но ведь и мы довольно легко приняли новые «условия игры». Никто ведь не заставлял нас под пыткой сдавать родителей в дома престарелых, разводиться, бросать детей, сдавать их в детдома, забывать могилы родных <...> В деревне процесс разложения устоявшегося шел, бесспорно, намного медленнее. Вася привез с собой в столицу свою родину и пытался ее не растерять. Именно поэтому я придаю сегодня такое значение той поездке в Сростки. Он пытался сохранить в себе свою родину, то, чему она его научила. Он сделал тем еще одну попытку не дать городу победить себя» [76, с. 392].

В рассказе «Ночью в бойлерной» перед нами проходит целая череда человеческих характеров и историй. И апофеозом их является маленькая трагедия ученого-филолога по прозвищу «пан профессор», который на старости лет женился на молодой, на 30 лет моложе себя, женщине, у которой на уме — одни «блага цивилизации». В этот раз она закатила мужу истерику с требованием купить ей норковую шубу. У профессора нет необходимой суммы, хотя он и рад бы продать любую из своих ценных старинных рукописей, лишь бы угодить жене. Он приходит со своей бедой в бойлерную к сантехнику Максимычу, который служит местным «громоотводом»: к нему все ходят изливать душу. Максимыч искреннее хочет помочь профессору и в конце концов идет к капризной даме с коллективно составленной от лица ее мужа нравоучительной «петицией» — но, не сдержавшись, вставляет от себя несколько крепких словечек, оказывается в милиции и получает 10 суток «за угрозы». Надо полагать, что жена профессора не сделала нужных выводов из этого случая и будет продолжать изводить несчастного супруга своими капризами — ведь для нее, кроме материальных благ, других приоритетов в жизни не существует.

Л. Емельянов отмечает, что у деревенской жизни есть свои внутренние проблемы и конфликты, которые резко обостряются при столкновении с городской действительностью: «Деревенская жизнь вполне суверенна, но не обособлена, не замкнута в себе. Она достаточно самобытна, чтобы порождать свои собственные конфликты, не зависящие от ее взаимоотношений с городом, и в то же время достаточно органично связана с общенародной жизнью, чтобы конфликты эти имели не только «местный» характер. Именно такой срез деревенской действительности и дает В. Шукшин в своих рассказах.

Многие его герои подвергаются испытанию на прочность, так сказать, на «чужой территории». Город, городская жизнь предполагают им задачи, с которыми они не сталкивались у себя в деревне. И они решают или не решают их в зависимости от того, находят или нет силы «обнаружить нравственную основу, нравственную крепость» в себе» [52, с. 57].

Но и деревенская действительность — это не только «родные стены», которые «всегда помогают». Нравственная база, моральная крепость здесь нужны не в меньшей мере, чем за пределами деревенского мирка, поскольку испытаний на долю человека в деревне выпадает ничуть не меньше. А так как «домашнее», внутреннее зло, с которым сталкивается деревенский человек, имеет привычные и потому трудноразличимые образы, то и борьба с ним становится вдвойне трудной.

В рассказе «Беспалый» мы наблюдаем очередную семейную драму. Тракторист Сергей женился на докторше Кларе, приехавшей из города. Свадьба была скоропалительной, через 18 дней после знакомства, и супруги представляли собой разительный контраст: простой, во многом наивный трудяга Сергей и образованная, амбициозная, острая на язык его жена, совершенно не вписывающаяся в обычную картину незатейливого деревенского быта. Рассказ начинается словами автора о том, что «все кругом говорили, что у Сереги Безменова злая жена. Злая, капризная и дура» [с. 654] — одним словом, белая ворона в чужой стае, обожающая быть в центре внимания, являться объектом всеобщего восхищения, удивлять окружающих своим интеллектом... Однако сам Сергей без ума от жены и старается сделать для нее всё, что только может: работает целый день, а вечером трудится дома, даже пить бросил. И вроде бы всё у них хорошо... до того самого дня, когда в гости приезжает из большого города Славка, двоюродный брат Сергея. Вот тут-то всё меняется в одночасье, ибо Клара, которой, судя по всему, уже поднадоела незамысловатая жизнь и довольно недалекий, что греха таить, муж, вдруг «вдохнула городского воздуха», привезенного Славкой, и почувствовала себя в своей стихии. И в тот же вечер Сергей застает брата и жену целующимися в укромном уголке... Естественно, всё рухнуло в одно мгновение. Скандал, чуть не перешедший в драку, побег Клары из деревни, крушение семьи... Сергей, пытаясь заглушить душевное горе физической болью, топором отрубил себе два пальца на руке, после чего и пристало к нему прозвище «Беспалый».

Удивителен, однако, финал рассказа. Сергей думает о том, что происшедшее с ним — не случайно, «видно, и это надо было испытать в жизни. Но если бы еще раз налетела такая буря, он бы опять растопырил ей руки — пошел бы навстречу. Все же, как ни больно было, это был праздник». [с. 662]. Эти размышления раскрывают для читателя еще одну сторону характера Сергея — благородство и умение прощать. Это — особый стилистический прием В. Шукшина, о котором В.А. Апухтина говорит: «Всматриваясь в социально-семейные и бытовые ситуации (деревенские и городские), разбирая их «начало» и «концы», Шукшин убеждал нас в многосложности, неисчерпаемости драм жизни. Даже в том случае, если выбор героя был трагедийным, финалы оставались открытыми, обращая к читателю и зрителю свои новые «начала»» [6, с. 23].

Рассказ «Мой зять украл машину дров» повествует о яростном конфликте, разыгравшемся в семье опять же по причине тяги к городским «штучкам», и возвращает читателя к такой проблеме, как влияние роскоши жизни в городе на деревенского человека. У шофера Вени Зяблицкого была мечта — кожаное пальто, на которое он старательно копил деньги. Был мечта и у Вениной жены: шубка из искусственного каракуля. И однажды, когда Веня был в рейсе, а в сельский магазин, как на грех, как раз завезли эти шубы, Соня, не долго думая, потратила отложенные мужем на кожанку деньги. Разгорелся страшный скандал. «Венина мечта — когда-нибудь надеть кожанку и пройтись в выходной день по селу в ней нараспашку — отодвинулась далеко» [с. 624]. Возможно, супруги и сумели бы разобраться между собой, но тут в дело вмешалась теща — сильная и обозленная на жизнь женщина, у которой есть навязчивое желание — засадить в тюрьму всех мужчин в своей семье. Конфликт принимает гротескную форму: Веня заманивает тещу в туалет и заколачивает дверь гвоздями. Освобожденная соседями после целого дня заточения теща пишет заявление в милицию и успешно доводит дело до суда. И хотя односельчане на стороне Вени, но в дело вмешивается городской прокурор, даже не пытающийся вникнуть в суть проблемы, а красующийся своей значимостью перед «неотесанными» мужиками. В результате Веня получает два года условно, но не это главное. Беда в том, что рушится еще одна семья. Веня уже сам не понимает: зачем ему так понадобилось это кожаное пальто? «Жил без него, ничего, жил бы и дальше». В случившемся есть и его вина, понимает он, и вдруг осознает: «ведь потерял он Соньку-то! Совсем! И — как в пропасть полетел, ужаснулся...» [с. 633]. Обидно, что такая прозаическая вещь, как пальто, разрушило жизнь целой семьи.

Сам В. Шукшин так говорит о социальном конфликте, в который вовлекаются деревенские жители, бездумно старающиеся подражать горожанам: «Конечно, молодому парню с десятилеткой пустовато в деревне. Он знает (по кино, по книжкам, по рассказам) про городскую жизнь и стремится, сколько возможно, подражать городским (прическа, одежда, транзистор, словечки разные). Он не догадывается, что он смешон... к чему он стремится, — не есть городская жизнь. Я мог бы долго говорить, что те мальчики и девочки, на которых он с тайной завистью смотрит из зрительного зала, — их таких в жизни нет. Это плохое кино. Но я не буду. Он сам не дурак, он понимает, что не так уж все славно, легко, красиво у молодых героев в городе, как показывают, но... Есть, но совсем другое» [76, с. 218—219].

В. Шукшин уверен, что его герои должны сами разобраться в жизни, самостоятельно и осознанно извлечь из городского образа жизни только положительный опыт, чтобы их не постигли такие семейные трагедии, как действующих лиц рассказов «Ночью в бойлерной», «Беспалый», «Раскас», «Мой зять украл машину дров».

В рассказе «Чудик» есть яркий женский персонаж — Софья Ивановна, сноха главного героя. Она родом из деревни, а сейчас живет в городе и уже полностью урбанизировалась. Она презирает своего мужа Дмитрия и его брата Василия Егорыча за их деревенское происхождение, «замучила» детей занятиями фортепьяно и фигурным катанием. И должность-то у нее не бог весть какая знатная — буфетчицы в управлении, но это не мешает Софье вести себя заносчиво, зачастую грубо, она стремится стереть из памяти свое деревенское прошлое и перевоплотиться в настоящую горожанку. Это типичный образ женщины, которую жизнь в городе заставила отречься от прошлой жизни, деревенских традиций и ценностей, уважения и сострадания к людям. Она напоминает Игнатия из рассказа «Игнаха приехал»: оба героя уже не могут вернуться к прежней деревенской жизни, и, что самое трагичное для В. Шукшина, они сами не хотят этого.

В 1964 г. в газете «Московский комсомолец» было опубликовано авторское предисловие В. Шукшина к его роману «Любавины»: «А 22-й год — глухая сибирская деревня... Еще живут и властвуют законы, сложившиеся веками. Еще законы, которые принесла и продиктовала новая власть, Советская, не обрели могущества, силы, жестокой справедливости. Мне хотелось рассказать об одной крепкой сибирской семье, которая силой напластования частнособственнических инстинктов была вовлечена в прямую и открытую борьбу с Новым — с новым предложением организовать жизнь иначе» [76, с. 189]. Это новое, о котором говорит В. Шукшин, включает в себя, в том числе, и городской образ жизни, становящийся причиной многочисленных нравственных и социальных конфликтов.

Рассказ «В воскресенье мать-старушка...» касается именно этой болезненной темы — забывания деревенских традиций в самой деревне под влиянием наступающей городской цивилизации. «В воскресенье мать-старушка...» — рассказ-зарисовка, рассказ-портрет, сюжет которого не богат на события, однако насыщен необычайно яркими деталями, которые столь характерны для шукшинской прозы. Конфликт раскрывается именно через детали, которые описывают характер восприятия жизни сельскими и городскими жителями. Роль точки столкновения этих восприятий автор отводит пению центрального персонажа рассказа Гани — Гаврилы Романыча Козлова. Слепой от рождения, он обладал даром вызывать в своих непритязательных слушателях самые глубинные чувства, напоминать о потаенном: «Горло сжимало горе. Завыть хотелось... Плакали. И бросали в кружку пятаки, гривенники, двадцатики... А Ганя сидел, обняв гармошку, и все «смотрел» в свою далекую, неведомую даль» [с. 344]. Много песен было в его репертуаре, однако одна из них — «В воскресенье мать-старушка...» — обладала самым мощным воздействием на чувства всех, кто его слушал. Именно тема тюрем и лагерей, близкая, понятная и одновременно запретная, обнажала самое больное, что пришлось пережить довоенному поколению русского народа.

Появление радио и патефона, пенсия, назначенная председателем, не заставили его отказаться от своих «концертов». Правда, слушателей оставалось все меньше, да и те больше в дальних селах, куда не провели еще это «вшивое радио». Новое поколение окончательно перестало понимать и чувствовать Ганины песни, требовало «чего-нито повеселее». Отказаться от «выступлений» Ганю заставила обидная для него забота о его же собственном благе в том проявлении, как ее понимали его «супружница» и сельское начальство: то в общество слепых пригласят, то на свадьбу позовут с веселыми песнями.

И только однажды Ганя согласился петь, когда приехали из города какие-то люди, случайно произнесшие фразу, которая заставила слепого певца встрепенуться: «— Мы собираем народные песни. Песни не должны умирать... Догадался же тот городской человек сказать такие слова!.. Ганя встал, заморгал пустыми глазами... Хотел унять слезы, а они текли» [с. 346].

Это шаблонное «песни не должны умирать» почему-то перевернуло доверчивую душу и подарило Гане надежду. Однако разочарование не заставило себя ждать. Городские оказались очень рациональными слушателями. Их интересовало пополнение собственной коллекции, не более. А Ганя для них — всего лишь «живой носитель», в чьей памяти хранится «материал» для очередного сборника или научной работы. И цена тому «материалу» — копейка.

Экзамен на сопереживание, который устроил для городских Ганя, они провалили, так и не поняв, почему он отказался петь ту самую, «тюремную», где горе самое настоящее.

Структура рассказа не совсем вписывается в стандартные драматические рамки. «Персональный» Ганин катарсис, выстроенный автором отнюдь не на страхе или сострадании, а на чувстве стыда, так и не приносит ожидаемого очищения.

В.А. Апухтина так говорит о тех героях В. Шукшина, которые уже живут по законам города или всем своим поведением демонстрируют, насколько они хотят влиться в ряды городской интеллигенции, но не понимают, что «надеть» на себя городской облик — еще не значит достигнуть соответствующего духовного состояния. Да ведь и не все городские — культурны и интеллигентны, об этом тоже нельзя забывать! «Социально-бытовые драмы В. Шукшина — драмы прощания с уходящим в прошлое укладом жизни и связанными с ним традициями. <...> Современный город вовлекает в свою орбиту огромное число сельского населения, для которого этот процесс сопряжен с известными потерями прежних навыков, трудовых традиций, семейного уклада. Смена старого новым может сопровождаться отрицательными явлениями нравственного порядка. В. Шукшин их видит, анализирует. Воспроизводя порой причудливое сплетение смешного и драматического, писатель предостерегает нас от легкомысленного отношения к происходящему, от бездумного смеха» [6, с. 25—26].

В рассказах В. Шукшина есть герои, желающие надеть на себя личину городской интеллигентности при помощи вычурной шляпы («Дебил»), мечтающие иметь шубу и пальто («Ночью в бойлерной», «Мой зять украл машину дров») или городские дорогие сапожки («Сапожки»). Некоторые причиняют боль своим деревенским родственникам, жестоко бросая их («Раскас», «Беспалый»), некоторые, став городскими, вообще забывают о своих родных в деревне («Игнаха приехал», «Письмо»). Эти переживания из-за нового образа жизни в городе и его воздействия на деревенских жителей явственно проявляются в образе героя рассказа «В воскресенье мать-старушка...».

В. Шукшин широко использовал в своем творчестве глубокое знание деревни и всех разнообразных и многочисленных проблем, стоящих перед сельским человеком, в том числе и перед тем, кто в конце концов приходит в город, кардинально меняясь и внутренне, и внешне. Но более всего его интересовал сам человек, его суть. «В целом можно сказать, что уже в «Сельских жителях» Шукшин создал мозаичную трагикомичную картину деревенского мира, просветляющую сознание, но и тревожную даже в комических ситуациях. Он увидел души, живущие жаждой праздника. <...> Вечно в его новеллах могучий, энергичный старт, серия деяний, как в «Классном водителе», вечно за обычным шорником с хомутами и дегтем ощутим «музыкант» Антип. Но почти всегда в финале... замирание действия, незавершенность, предчувствие новых приключений, повторяющих уже описанные» [149, с. 70].

В данной главе диссертации мы рассматриваем рассказы В. Шукшина, посвященные тематике деревни и деревенского человека.

В. Шукшин в своих рассказах меньше всего описывает природу деревни, его главным образом интересуют простые деревенские люди, их характеры, личности и убеждения, мечты и стремления. Шукшинских героев можно разделить на три категории.

1. Тип деревенского человека, остающегося на родной земле, с которой связана вся его жизнь и в бытовом, и в духовном аспекте. Это — характерные положительные герои В. Шукшина, он ярко раскрывает их нравственно-эстетические ценности, красоту их души; для этих людей деревенское бытие наполнено глубоким содержанием, они постоянно размышляют о судьбах других людей и даже о смысле жизни.

2. Промежуточный тип человека «полугорода-полудеревни», не находящего себя ни в одном из этих мест и раздираемого внутренними конфликтами. В. Шукшин демонстрирует их внутренние противоречия, конфликт с собственным «Я» и социальный конфликт с окружающими, но подчеркивает, что они еще не забыли полностью свои родину и близких, они скучают по родным и прежнему, деревенскому образ жизни, а потому автор надеется на возрождение в их душе былых жизненных ценностей.

3. Человек, активно мечтающий о трансформации в городского или уже окончательно переселившийся из деревни в город и порвавший со своим прошлым. Этот тип героев В. Шукшина характеризуется стремлением стать значимой фигурой, достичь неких успехов, невозможных в деревне, но чаще всего дело кончается тем, что «городскими» они становятся только чисто внешне, эта трансформация лишь в незначительной степени затрагивает их душу и личность.

На примере этих трех типов персонажей автор стремится раскрыть различные стороны их характеров и призывает человека ни при каких условиях не отказываться от своих моральных устоев и своего собственного «Я».