Главная / Воспоминания / Л. Федосеева-Шукшина. «Шукшин пленил меня постепенно»

Л. Федосеева-Шукшина. «Шукшин пленил меня постепенно»

«Союз. Беларусь-Россия». — №723 (47).

Она практически не дает интервью. Это часовое общение — удача редкая. Народная артистка России делится воспоминаниями о своем детстве и трудном счастье с Василием Шукшиным. О чем не принято снимать картины и писать пафосные строки — о жизненных буднях.

Боевая до вольности

Ну давайте попробуем поговорить, хотя, признаюсь как на духу, интервью терпеть не могу. Нелюбовь к интервью пошла у меня от Василь Макаровича, он говорил, если мне что-то надо сказать, я сам сяду и напишу. А я все это впитала в себя. Я от него очень многое в жизни взяла, я тогда была рядом с ним никто и ничто. Ну актриса, актрис таких было много...

Мы с Василием Макаровичем вышли из очень разных миров. Я ленинградка, мое детство прошло в коммуналке напротив Казанского собора. В детстве была боевая до вольности, всегда имела свое мнение и никогда не боялась его высказать.

Место, где мы жили, было такое... как бы элитное, там жили в основном писатели и композиторы. А наша бедная семья попала туда каким-то чудом.

Мои соученики ходили в школу с вкуснющими бутербродами, на которых блестела красная икра, копченая рыбка и хорошая колбаса. А мне мама давала на перекус бутерброд с картошечкой да лучком. На всю жизнь запомнила, как однажды в первом классе я угостила учительницу своим бутербродом с картошкой. Она взяла его и пренебрежительно выбросила у меня на глазах. У меня аж слезы из глаз от обиды брызнули! Я его подняла и бросила ей в лицо. Она была вся заслуженная и титулованная, меня со школы чуть не выгнали. Маму вызывали, скандал был несусветный, мама нашла какие-то слова, чтобы меня оправдать и защитить. Но ожог от той детской обиды на всю жизнь остался.

«Высоцкий — Гамлет с Плющихи...»

Почему стала артисткой? Я выросла в богемном районе Ленинграда, соседские дети смотрели дома трофейные фильмы, и мальчишки часто звали меня «кино посмотреть». Актриса Дина Дурбин — это любовь всего моего детства, я ее обожала до высокой температуры. Моя мечта стать артисткой началась с того времени. Я ходила во все кружки художественной самодеятельности, школа меня не интересовала вообще.

Я киноактриса, театр не любила и не понимала никогда. Театр — это не родной дом для меня. Опять же, это все от Василия Макаровича, он не любил театр, и мы с ним туда никогда не ходили. В кои-то веки мы ходили на спектакль с Евгением Евстигнеевым, когда он у Василия Макаровича снимался. Помню, как он посмотрел «Гамлета» с Высоцким. Пришел домой, я его спросила: как спектакль? «Гамлет с Плющихи», — сказал Шукшин, больше ничего не объясняя. Поэтому, когда меня мучают воспоминаниями о Высоцком, мне и вспомнить-то особо нечего. Володя Высоцкий с Василием Макаровичем больше выпивали, чем дружили.

Особинка Шукшина? Он самородок. В нем все от господа Бога и ничего от высшего образования. Он корневой человек, а жизнь-то вся начинается от корней, вот в нем эти корни русской земли сидели очень прочно.

Он не был классиком в литературном понимании этого слова. Классики — это Толстой, Гоголь, Достоевский. Они смотрят на нас с портретов в литературных аудиториях и библиотеках. А Шукшин — продолжение своей земли, своей деревни, часть народа. Советского народа. Его сегодня называют «русский писатель». А он называл себя советским, он родился и ушел из жизни в советское время. Он был дух и плоть того времени.

Когда он по молодости слышал слово «сибиряк», у него сердце заходилось, и этот человек уже в эту секунду становился для него своим. Он деревенских людей обожал, чувствовал их и понимал как самого себя. А ведь жизнь у него в деревне была очень трудная, отца арестовали, мама войну пережила одна с двумя детьми. Жили они очень трудно. Но деревню свою он очень любил.

У него была фантастическая сила. Он говорил: я сделаю все, что хочу! И делал. Не все, может быть, но делал зачастую больше, чем позволяло время и идеология.

Я его не сразу стала понимать. Мы учились во ВГИКе, он на режиссерском, я на актерском. Помню, в картине «Два Федора» с ним снималась моя сокурсница Тамара Семина. Она ничего никогда не рассказывала мне про Шукшина. Я была дерзкая, очень вольная, со своим мнением. Меня переделал Шукшин. Постепенно своим духом покорил и пленил меня.

С Шукшиным мы сблизились на картине «Какое оно, море?», снимались вместе. Он там крепко выпивал, и я за него тихо и очень по-настоящему молилась. Он мне показался хорошим, безмерно талантливым, с чувственным сердцем, но выпивающим... Добрый, заботливый, он и «под этим делом» старался за всеми смотреть и всем помочь. Почему талант и рюмка часто идут рядом? Нет, тут дело не в таланте. Вася долго жил в бедности, а тут появились какие-то денежки, тут же друзей поналипло, и пир пошел горой. Для меня это было делом тяжелым. У меня папа выпивал, и два брата моих потянулись к этому делу. Мне было больно видеть все эти гулянки.

Вот так и писал

Легко ли Шукшин писал? Писал быстро, но он долго вынашивал материал в себе. Мог на диване часами лежать, все думку свою думал. С кофеечком и бессменной сигаретой вынашивал все в голове. Меня этот дым табачный раздражал, у нас в семье никто не курил. А Вася говорил: «Мне это помогает». Против такого аргумента мне возразить было нечего. Потом он садился писать, и дело шло. Первая слушательница его рассказов была я. И боже сохрани мне было что-то вякнуть против. «Ты не перебивай», — тут же обрывал меня Василий Макарович.

Я его всегда стеснялась, он для меня был гением, который может написать так, как было в жизни. В самой ее сердцевине. Помню, как я страдала, когда критики его рассказы называли «однодневками». Где теперь те критики и где рассказы Шукшина? Вот жизнь-то все и расставила по своим местам.

На его родине, в Сростках, люди очень талантливые и в своих фантазиях про Шукшина заходят так далеко, что я диву даюсь. Я не верю очень многому, что земляки сейчас про него говорят. Свидетелей его жизни там почти не осталось. Только все на уровне «он меня постригал», «он мне пряник дал», «он с моим батей выпивал и на рыбалку ходил».

Ему писали гадости из родной деревни: «Васька-брехун». Его это очень ранило. Ему завидовали на их деревенском уровне, часто его не понимали. Помню, была разгромная статья по картине «Печки-лавочки». На полном серьезе писали, что он не знает деревню, что оторвался от жизни и земли. На нем лица не было, серый был, смолил одну за одной. Переживал страшно.

Ему чувство слова передалось от матери, она была настоящим самородком, рассказчица великолепная. Василий Макарович даже записывал, как она свои сны рассказывала. Заслушаешься! «Дитенок мой», — называла она его, и он ее очень любил.

Когда мы ездили в Сростки, то всегда везли чемоданы подарков: платки, рубашки и халаты. Для всей родни, на полдеревни. Я спрашивала: «Вась, какие размеры покупать?» «Это не важно, сгодится все», — говорил он.

Я Сростки не очень любила. Когда приехала туда первый раз, помню, была зима лютая, я заболела. Меня положили в больницу, Шукшин меня ни разу не пришел проведать. У меня осталось чувство, что он даже не заметил моего отсутствия. С друзьями все отмечал да обмывал...

Трудное счастье

У меня с ним было трудное счастье, но это было счастье. Я бы все на свете воскресила, только чтобы он был со мной. Мне его очень не хватает. Шукшин для меня был всем. Вместе с ним из моей жизни ушло счастье. Писатель Вася Белов был на похоронах Василия Макаровича, помню, я его провожала, он мне сказал: «Вася был счастливый, спасибо за то счастье, которое ты ему дала». Шукшин и Белов очень любили друг друга, оба корневые, деревенские, понимали друг дружку с одного дыхания. После смерти Василия Макаровича мне казалось, зачем жить? Дети? Ну, дети, у них своя жизнь. Помню, было чувство полной остановки жизни.

Его нет больше сорока лет, я до сих пор люблю сидеть в его кабинете, разговаривать с ним, жаловаться ему. Он настолько вошел в мое сердце, всосался в мою душу, что время оказалось абсолютно невластным.

Сейчас, с возрастом, когда все эти «ля-ля тополя» закончились, а осталась только сердцевина чувств, очень глубоко понимаешь, что нет рядом родного человека. Который мог поддержать, поругать, пожалеть и от которого ты все это принимала с благодарностью. Хотя после Василия Макаровича возле меня были люди, оператор Миша Агранович — просто золотой человек, который помог мне вырастить моих девчонок. Но Васю никто не заменил.

...Чего еще хочется? От жизни ничего. Хочется успеть покаяться перед Богом. Есть за что...

 
 
Яндекс.Метрика Главная Ресурсы Обратная связь
© 2008—2024 Василий Шукшин.
При заимствовании информации с сайта ссылка на источник обязательна.