«Виновата ли я?»

В очередные наезды в Москву Шукшин первым делом бежал к Виктории Софроновой. Был случай, который долго потом мучил беременную женщину тайным смыслом. Сидели, говорили, на кухне Василий пел народные песни с матерью Вики — Ксенией Федоровной. За короткий срок совместной жизни с молодой женщиной Василий и Ксения Федоровна успели «спеться». Получалось слаженно. Особенно песня «Виновата ли я»:

Виновата ли я, что мой голос дрожал,
Когда пела я песню ему?!

На какое-то мгновение Василий прилег на тахту — и вдруг застонал от какой-то раздирающей его изнутри боли, уткнувшись лицом в подушку. Виктория заботливо присела рядом:

— Вася, что случилось?

— Как мне плохо, если б ты знала!

— Да что случилось-то, дорогой?

Как всхлип, из груди Василия вырвался тяжелый вздох, чему объяснения молодая женщина так и не смогла в тот день найти. А он съежился настороженно, боясь выдать глубоко потаенное, не дававшее ему покоя.

— Не мучайся. Ты ничем здесь не обязан. Свободен. Повторяю: мне ничего от тебя не нужно.

Эта формула была одним из главных условий их взаимоотношений. Как благоразумная женщина, Вика вывела ее самостоятельно.

Наутро перед отъездом в Судак он попросил отвезти верстку в журнал «Новый мир». В глаза не глядел — боялся. Но Виктории показалось в тот миг — уходит Василий навсегда, еще не зная, что он уже сказал Ксении Федоровне: сюда больше не вернется.

Мать попросила Викторию после ухода Василия купить масла, чтоб как-то отвлечь ее от наступающей развязки и самой подготовиться к нелегкому разговору с дочерью по возвращении ее из магазина. На улице молодой женщине стало плохо. Шла, обливаясь слезами. Она сердцем почувствовала наступающую неотвратимо беду.

Через несколько дней из Киргизии Виктории позвонил отец — Анатолий Софронов, известный писатель, в то время главный редактор журнала «Огонек». Некоторое время расспрашивал дочь о доме, о матери, о московских новостях, потом вдруг сказал:

— С тобой хотят поговорить.

В телефонной трубке раздался хриплый, осевший от волнения голос Василия Шукшина:

— Прости меня, Вика.

Потом он долго что-то объяснял ничего не понимающей, растерянной женщине.

Отец Виктории, Анатолий Владимирович Софронов, позже рассказал дочери, что Шукшин появился в киргизской гостинице неожиданно, смятенно говорил о том, что запутался, что Виктория его потрясла своей железной выдержкой и волей, многим, чего Василий не встречал ранее ни в одной из женщин.

Мне кажется, в это время он решал еще один важный вопрос для себя: быть или не быть «примаком» в семье влиятельного по тем временам главного редактора журнала «Огонек»? Ибо среда Шукшина уже бросала и в лицо, и за глаза ему, что Василий Макарович связался с Викторией именно из-за карьеры,, из-за шкурных интересов. Это оскорбляло и ранило самолюбие своенравного сибиряка, мучило его совесть, а главное, конечно, — насколько он нужен этой семье? И, как бы обороняясь от накатывающего нового женского полона, он обзаводится Лидией Федосеевой.

Лидия Федосеева властно прибирала его свободолюбие к Своим рукам, а Виктория все время его как бы отпускала, отдавала добровольно. Это не все мужчины могут понять и принять, а человеку с крестьянской психологией такое поведение может показаться и издевательством.

Анализируя долгие наши разговоры с Викторией Софроновой, я неожиданно пришла к выводу: может быть, Шукшин и желал именно того, чтоб Виктория держалась за него, а не отталкивала, опасаясь за свою гордость, за ущемление своих прав и свобод. Ему хотелось почувствовать свою нужность, а Вика не давала ему этой возможности. Не забывайте, что подобное совсем недавно с ним сделала и Мария Шумская — спокойно отдала другим.

Через сутки после телефонного звонка из Киргизии Василий Шукшин прилетел в Москву. Наступило относительное затишье. Правда, однажды позвонила какая-то женщина, попросила подозвать Василия к телефону. Разговор, как уловила Виктория, был примерно следующим:

— Почему не встретил?

— Телеграмму не получил.

— Увидимся сегодня?

— Не могу. Лучше завтра.

Между ними недоговоренности не было. Женщина знала о существовании Виктории, вела себя тактично, заговорщически — это еще больше оскорбляло женское начало и болезненным эхом отзывалось в душе.

В шесть месяцев беременности Виктории Василий повез ее в Сростки к матери. Был нежен и предупредителен. И вновь надеждой для молодой женщины прозвучали слова отца ее будущего ребенка:

— Я тебя никогда не потеряю. Я и под землей тебя найду.

Матери Василия, Марии Сергеевне, Виктория сказала, как бы защищаясь от недопонимания простой женщины, от нежелательных расспросов (брак-то у них был гражданским!) или даже упреков:

— Ребенок мне нужен! Василия ни в чем винить не стану.

Эти слова запомнились Марии Сергеевне, возможно, даже ранили ее. Она не могла до конца разобраться в странных взаимоотношениях гордячки из влиятельной московской семьи и обыкновенного парня из Сросток, ее сына. Значение она позже постигла. Ждала рождения их ребенка со щемящим чувством надежды и тревоги. Законов эмансипированности она, видимо, не принимала.

Однажды в дом к Вике приехал фотограф. Снимал Василия, его окружение.

— Но без женщины нельзя! — сказал фотограф. — Она утепляет обстановку.

Викторию посадили рядом с Василием. Позже в каком-то журнале вышел фоторепортаж, где были вместе Василий Шукшин и Виктория Софронова. Под фотографией текст: «Семья Шукшина». Но с такими же обнадеживающими словами был рекламирован кадр из только что снятого кинофильма Эдуарда Бочарова «Какое ты, море?», с главными героями в исполнении Лидии Федосеевой и Василия Шукшина. Увидев красивую, статную блондинку, Виктория внутренне напряглась и прямо глянула в глаза Василию:

— Это она?

— Она, — подтвердил он, ставя очередной барьер перед очередной женщиной!

Артур Макаров в день фотографирования, помнится, заторопился на просмотр фильма, но Василий ушел от этого предложения. Решили поехать в ресторан. На каком-то углу Василий вдруг вышел из машины. Вика вслед:

— Дай денег на обратный путь!

Подал три рубля — больше не было. Какой тут ресторан! Отправились назад, к Виктории. Вскоре и Василий вернулся. Трезвый. Не разговаривали до глубокой ночи. Василий сидел за письменным столом, что-то писал. Услышал:

— Расстелешь раскладушку.

— Я на раскладушке спать не буду! — резко ответил Шукшин, закипев от негодования.

В один из дней оставил Виктории шестьдесят рублей и ушел на просмотр. Явился в двенадцать часов ночи. А Виктория уже жила предчувствием неминуемого разрыва. В этот раз появилась и убежденность, что Василий приехал в последний раз. Чтоб опередить его, не дать первому произнести страшные слова, Вика крикнула Ксении Федоровне:

— Мама, собери рубашки! Вася уходит!

Мать молча подчинилась.

Днем принесли счет за переговоры Василия с Новосибирском на десять рублей. Вика протянула пятьдесят:

— В этом доме за постой не берут! Возьму десять рублей, чтоб оплатить переговоры.

Лицо Василия покрыла мертвенная белизна, заходили желваки, сузились ссекающие глаза. Деньги и рубашки были изорваны в клочья на глазах изумленных женщин и брошены им под ноги! Уходя, Василий прихватил с собой портрет двоюродного брата Ивана Попова и пишущую машинку.

А Виктория уже дорисовала в своем воображении, как внизу Василия ждет такси с Лидией Федосеевой. Отнюдь! Все было не так. Шукшин все еще не сдавался, уехав к друзьям, чтоб переждать накатившую новую бурю.

Вскоре Вику увезли в больницу, где и родилась дочка Шукшина — Катя.

Василий Макарович приезжал в роддом, не оставлял Вику без внимания и заботы. Виктория это особо подчеркнула. После роддома он увез молодую мамашу с Катей в Свиблово, в свою новую квартиру, где было холодно и неуютно. Ко всему прочему, Василий не успел утеплить окна.

Виктория настороженно ловила в свибловской квартире каждое слово Василия, кожей ощущала невидимое женское присутствие. Задела фраза Василия, брошенная как бы невзначай:

— Когда я стану старым, Катя будет в гости ко мне приходить.

Сняла полупросохшие пеленки и уехала с ребенком домой, истолковав слова Василия по-своему: не собирается он с ними жить.

Днем нагрянула в гости к Вике мать Василия Мария Сергеевна. Значит, разведку заслал Василий. Долго сидела Мария Сергеевна на кухне с Ксенией Федоровной, несколько раз сказала Виктории:

— Вася запутался. Ты бы взяла ребятенка да и пришла, а та бы и ушла.

Так свое счастье Вика строить не собиралась. Знала и другое — нельзя плясать на чужих слезах: можно поскользнуться. Но, судя по словам Марии Сергеевны, переданные мне Викторией Софроновой, Василий все еще надеялся на чудо, а оно не произошло. Его все время ставили ниже отведенной ему планки. Он на жизнь смотрел проще, а Вика все усложняла, ставя перед ним стенку за стенкой. И он начал уставать от этого постоянного противостояния.