Творчество как песня

Василий Макарович оставил в душе тех, кто его знал, не просто большой след, он оставил нам частицу самого себя...

Знаю ли я Василия Макаровича Шукшина? Пожалуй, трудно ответить на этот вопрос однозначно, поскольку меня всегда удивляло одно обстоятельство. Природа, необычайно расщедрившись, одарила этого человека многим. Он был и великолепным актером, и интересным режиссером, и писателем, и человеком, тонко чувствующим музыку. Но для меня он все-таки в первую очередь писатель. Не просто талантливый, ищущий. Думаю, здесь эти слова не то чтобы не подходят, они не отразят всего разнообразия его творческих устремлений. Будучи своеобразным человеком, он и дарование имел особое. Если бы я не боялся впасть в высокопарность, я бы назвал его гениальным.

Познакомился я с Шукшиным в общем-то обычно. В 1962 году я писал музыку к фильму С.А. Герасимова «Люди и звери». Работа была в самом разгаре, когда в студию перезаписи, где мы сидели с Сергеем Аполлинариевичем, заглянул Василий Шукшин. Герасимов предложил Шукшину посмотреть отснятый материал, и как-то само собой разговор у них коснулся музыки к картине, поскольку Василий Макарович тогда сам приступал к съемкам фильма «Живет такой парень». Помню, Шукшин спросил Герасимова: «Кто композитор?». Сергей Аполлинариевич поинтересовался, нужен ли ему самому композитор? Шукшин ответил, что, действительно, до сих пор не может найти подходящего автора. И тогда Герасимов предложил мне показать свою музыку Шукшину. Как сейчас помню, принес я ему фрагменты из фонограммы к видовому фильму «Тропы Алтая». Музыка к нему получилась, как мне кажется, лирическая, с некой внутренней психологией, трансформациями. Шукшин послушал, на какое-то время «ушел в себя», а потом сказал, что мелодия ему очень пришлась по душе. Все это я вежливо выслушал, но про себя решил, (так показалось при первой встрече), дескать, молодой режиссер не очень-то разбирается в музыке. По счастью, я ошибся. Василий Макарович обладал большой музыкальной культурой, очень глубоко чувствовал народные напевы, наигрыши и хорошо знал серьезную музыку.

И вот мы стали с ним работать над картиной «Живет такой парень». Сложно работалось, часто спорили, не соглашались друг с другом.

Когда я приступал к этому фильму, Василий мне сказал: «Сделай мне тему Чуйского тракта, знаешь ее?» И напел. Ну конечно, эта мелодия была мне знакома, но представить ее в нашей картине я поначалу мог с большим трудом. Потому что она так «обросла» всякой шелухой, что я решительно не мог понять, как на ней можно строить тему картины. И тогда ему сказал, мол, музыка эта совершенно неподходящая, пошловатая. А Шукшин посмотрел и ответил: «Вот ты и сними с нее эту пошлость, заставь «заиграть», да так, чтобы открылась она с новых сторон». Рад, что он оказался прав. После того, как фильм «Живет такой парень» вышел на экраны, эта музыка звучала и по радио, и по телевидению, даже, по-моему, записывалась на пластинки.

Вообще Василий Макарович обладал поразительной способностью угадывать в непритязательных, на первый взгляд, мелодиях внутреннюю глубину, красоту. Тема родной земли, Родины в самом высоком смысле этого слова проходила через все творчество Шукшина. А Родина для Василия Макаровича — это и родное село Сростки на Алтае, и люди, живущие в тех местах, с их заботами и радостями. Не случайно многие фамилии героев в рассказах Шукшина заимствованы из его родных Сростков.

Василий Макарович очень много ездил по стране и обязательно из каждой поездки привозил интересные песни, частушки. Приходил ко мне и говорил: «Ты послушай вот это. Каково, а?» Действительно, он как завзятый фольклорист собирал и хранил народные мелодии. Часто пел их дома, в кругу друзей. Вспоминаю, был он знаком с Федей Телецких. Странный такой парень — для меня, во всяком случае. Вроде бродячего балалаечника. Ходил по селам на Чуйском тракте, веселил народ на свадьбах, на праздниках. Но денег за игру никогда не брал, от чистого сердца играл. Так вот я говорил, что мне он казался необычным музыкантом. Не от мира сего, что ли, а Василий Макарович считал его совершенно другим. Он в него, если можно сказать, влюбился, привязался к нему. И многому научился у Федора. Потому что тот знал бессчетное количество наигрышей русских песен, прибауток.

После киноленты «Живет такой парень» мы работали вместе над картиной «Печки-лавочки», тогда я впервые и увидел Федю. Как-то Шукшин мне говорит: «Паша, я тебя должен обязательно познакомить с ним. Знаешь, у него есть такой материал, который надо непременно использовать в фильме». И, правда, получилось, как он хотел. Послушали мы алтайского балалаечника, выбрали из его репертуара одну мелодию. Она чем-то напоминает «Славное море, священный Байкал». Но если бы мне пришлось на-играть ее, вряд ли заметно, что из нее взято. Когда мы в первый раз слушали Федин наигрыш, Шукшин мне сказал: «Ты схвати внутреннее зерно. Мне целиком мелодия не нужна, выбери только несколько фраз, на них и построй музыку». Так родился финал картины «Печки-лавочки», целиком базирующийся на материале, который мы нашли благодаря Феде Телецких. Позже на основе уже других его музыкальных интонаций мною написана сцена встречи Егора Прокудина с матерью в картине «Калина красная». Получился вальс, который очень нравился Василию Макаровичу. Он мне говорил, что в вальсе есть нечто созвучное его собственной жизни.

Мне всегда интересно было наблюдать, как Шукшин работал на съемочной площадке. Он очень любил свою творческую группу. Думаю, не погрешу против истины, если скажу, что и актеры, и технические сотрудники его также любили. Он казался очень «актерским» режиссером, поскольку сам хорошо знал, как иной раз трудно вживаться в образ, соотносить с самим собой поступки персонажа. Но при всем этом требовал постоянно от актеров полной самоотдачи. А сам Шукшин обладал исключительной трудоспособностью. Нам часто случалось ездить вместе в командировки. К примеру, я был на съемках «Калины красной». Это происходило в Белозерске, под Вологдой. Шукшин тогда писал много рассказов, заканчивал картину, к тому же Сергей Бондарчук пригласил его в свой фильм «Они сражались за Родину». Не каждый мог выдержать такую нагрузку, а Шукшин чувствовал, что справится. Причем любое дело, за которое он брался, выполнял прекрасно. Мне иногда казалось, что Василий ни на минуту не отключается от работы. Изменяет ли по ходу сценарий, обдумывает ли сюжет очередного рассказа или репетирует с актерами. Словом, какой-то сгусток энергии, которой хватало на всех!

Как композитора и человека, много лет проработавшего рядом с Василием Макаровичем Шукшиным, меня можно спросить о том, какое место определял он в своих картинах музыке? Мне кажется, что без нее нет и самого Шукшина. Я не преувеличиваю. Песням, мелодии он отводил огромную роль в эмоциональном воздействии на зрителя. Да и все его творчество — это протяжная, глубокая песня. Если говорить о музыке и Шукшине, нельзя не вспомнить, как он огорчался, когда слышал неудачные обработки народных мелодий: «Что за безобразие! Кто же так обрабатывает! Уж если беретесь, то хотя бы сделайте так, чтобы было ближе к истине, к правде. А то выдают за обработку неизвестно что!»

Сам он предельно точно и бережно относился к музыке, к ее подбору для картины. Вот, скажем, когда готовился писать сценарий «Степана Разина», предварительно познакомился со многими произведениями. Даже обратился к симфонии Д. Шостаковича, посвященной Разину. Прослушал он ее и тем не менее в конце концов сказал: «Нет, не то все это. Не подходит. Надо другое».

Я знаю, что в образе Степана он находил черты, созвучные себе. Шукшин представлял народного предводителя не бог весть каким богатырем. Он скорее видился ему мудрым, хитроватым мужичком, презирающим предательство, зло.

Мы даже с ним сделали несколько музыкальных набросков к будущей ленте. Например, в фильме должна быть сцена, когда казаки сидят ночью вокруг костра и поют о нелегкой женской Доле. Василий Макарович предложил мне взять для этого эпизода известную песню «Когда будешь большая». В ней есть такие слона:

Когда будешь большая, отдадут тебя замуж.
В деревню глухую, да в землю чужую.
Да мужики там все злые, топорами секутся,
И по будням там дождь, да и днем все дождь.

Я Шукшину возразил, дескать, тема-то использовалась уже не раз. У Марка Донского она была, у Леонида Лукова в «Двух жизнях», потом прошла в картине у Станислава Ростоцкого, правда, в другом варианте. И, наверное, неинтересно ее трогать еще. А Шукшин при мне взял и спел ее по-новому. В который раз поразил он меня тонким пониманием структуры темы. Эта песня поется «на повторе», а Василий Макарович как бы продолжил музыку, развил ее, если хотите. Потом, когда мы пели вместе, получилось настоящее полифоническое двухголосие. Я как профессионал увидел в ней потенциальные полифонические возможности.

Если вернуться назад к народным мелодиям, то нельзя не вспомнить, что он их исполнял неподражаемо. Столько знал, столько раз пел! Случалось, прямо во время исполнения импровизировал какой-то новый подголосок. Музыкален Василий был до чрезвычайности, душой чувствовал народную песню.

Лично я считаю Шукшина в чем-то своим учителем, который мне заново открыл народное творчество, поэзию этих песен. Должен сказать, Василий Макарович оставил в душе тех, кто его знал, не просто большой след, он оставил нам частицу самого себя.

П. Чекалов