«Жизню надо будет круто менять»

Лавры и Госпремия будут позже. А пока на дворе стоял 1966 год, который Шукшин провел в наркологической клинике. Именно оттуда он написал Виктории Софроновой: «Катю часто вижу во сне». Загреметь в больницу с его коллизиями было нетрудно. Две семьи, кино и литература — все это раздирало его. Он понимал: так жить нельзя: «"Жизню" надо будет круто менять... Вот думаю: много угробил времени зря. <...> Верну здоровье и стану умнее. Торопиться не надо, а работать — надо».

В больнице Шукшин мечтал уехать куда-нибудь подальше. То писал Белову: «Говорил ты, что в деревне у тебя хорошо работается. Напиши-ка подробно: что и как. Надо мне сейчас куда-то уехать», то звал его к себе: «Поедем ко мне. Я один боялся. Поедем. Понимаешь, сразу надо, иначе из этого болота не вылезти. На четырех ногах да об две головы — устоим!».

И они поехали. У Василия Белова в «Тяжести креста» воспоминания о первой поездке с Шукшиным в Тимониху отнесены к осени 1964-го. Письма из больницы показывают, что вряд ли это правда. Шукшин писал о Тимонихе так, что очевидно — он там не был: «...вспомнился мне твой разговор о твоей деревне. <...> Шибко уж хорошо ты рассказывал про туманы». Так что это была осень, но 1966 года.

«Мне хотелось хотя бы на время оторвать его от семейного дискомфорта, от недружелюбной киношной среды, и я предложил ему поехать ко мне в деревню. Он согласился охотно...» — писал Белов.

Сначала Шукшин приехал в Вологду, а уже оттуда они с Беловым отправились в его родную деревню по узкоколейке, а когда она кончилась, двенадцать километров шли пешком по осеннему северному лесу. Для кого-то дыра, а для Шукшина — радость. Уединение ! Свобода от мира! «Макарыч крякнул от удовольствия».

Безлюдье, узкоколейка, мотовоз — в этой поездке много от путешествия на прииск «Артем». И разговоры схожие — о лагерях. У Белова отца расстреляли во время коллективизации, с ним можно было говорить, не таясь. Шукшин поделился замыслом фильма о восстании заключенных в лагере на Чукотке, когда, разоружив охрану, зэки двинулись к Берингову проливу, надеясь переправиться на Аляску. Но власти отправили вдогонку вертолеты, с которых восставших перестреляли из пулеметов.

Скорее всего, Шукшин имел в виду ставшее легендой восстание заключенных на 501-й стройке (железная дорога Сивая Маска-Салехард) в 1948 году. Ее организаторами и ядром были бывшие фронтовики. Перебив охрану своей бригады, они освободили другие и открыли ворота лагеря, но за ними пошли не все. Восставшие двинулись не к Берингову проливу, а к Воркуте. Их расстреляла авиация, но не вертолеты, а штурмовики. История описана у Солженицына в «Архипелаге ГУЛАГ», но в 60-е книга еще не была издана, так что Шукшин знал ее по устным рассказам.

«Макарыч задыхался не от усталости, а от гнева. Расстрелянные мужики представились и мне. <...> Он, сибиряк, в подробностях видел смертный таежный путь, он видел в этом пути родного отца Макара, крестьянина из деревни Сростки...» — писал Белов.

Шукшин несколько раз заговаривал об отце — видимо, душа просила.

В Тимонихе праздновали День колхозника, гостей зазвали за стол. Шукшин поначалу отнекивается — устал. Белов пошел один, показав Василию, где еда и чекушка. Но, видать, гармошка играла громко, и в самый перепляс он вдруг увидел в общем кругу Шукшина! «Он плясал с моими землячками так старательно и так вдохновенно, что я растерялся, на время сбился с ритма. Но сразу выправился и от радости заиграл чаще. Не зная бабьих частушек, Макарыч ухал и подскакивал в пляске чуть не до потолка... Плясал же он правильно, так же, как наши бабы...».

Тимониха и Сростки — на разных краях русской земли, но Белов видел, что и пляска та же, и песня, и пословицы. «Родство с Алтаем было полным...» — отмечал он. С этого момента Шукшин и Белов совпали, как совпадают пазы на бревнах в русской избе: накрепко, навсегда.

С праздника ушли, но до утра спать не ложились: сначала дома у Белова пели песни и приговорили чекушку, потом отправились за речку к рыбаку с удивительным для времени и места именем Фауст. Тут есть соблазн предположить, что Шукшин запомнил эффект неожиданности: отсюда у него Бронька Пупков, схожий с Фаустом даже характером. Тем более что дальше Белов написал: «Мы говорили о странных именах, которые давал наш священник».

Шукшину в Тимонихе хорошо, но «через три дня он начал торопить меня с отъездом». Это надо запомнить: в городе тяжело, а без города невмоготу. «Как же хорошо, что эта деревня случилась у меня...» — написал Шукшин Белову спустя время.