Писатель, артист, режиссер...

Истинный талант всегда рождает отклик. После публикаций первых сборников рассказов — «Сельские жители», «Там, вдали» — и появления на экранах фильма «Живет такой парень» Шукшин-прозаик оказался в атмосфере неустанных споров, разногласий, борьбы мнений вокруг его творчества. Письма читателей и зрителей, обсуждения книг и фильмов, постоянные интервью, беседы, встречи, дискуссии критиков сопровождали В. Шукшина до последнего дня жизни. В. Шукшин отвечал своим критикам новыми произведениями, статьями, последовательно развивая свои взгляды. Дискуссии все отчетливее приобретали форму диалогов писателя с современниками.

Подобные диалоги традиционны для русской литературы: Пушкин и Гоголь, Л. Толстой и Достоевский, Некрасов и Тургенев, Чернышевский и Салтыков-Щедрин спорили со своими читателями и критиками, защищая, разъясняя, утверждая свои взгляды и художественные решения. В наше время возможности контактов писателя с читательской аудиторией безграничны, формы и виды их бесконечно разнообразны. И тем не менее диалог как наиболее емкая и документированная форма общения писателя с современниками позволяет судить о творческой индивидуальности художника, его поисках и открытиях. Статьи, выступления, заметки, интервью хранят дух времени и сиюминутную реакцию, резкость и прямоту суждений, вызванных несогласием с оппонентом, неожиданные выводы, которые прокладывают пути к художественным открытиям. Эти диалоги воссоздают динамические портреты писателей и их современников. Таковы, например, диалоги Ю. Трифонова, Ю. Бондарева, Ф. Абрамова, В. Быкова с читателями.

Диалоги В. Шукшина с современниками, способствуя самовыявлению дарования и творческому успеху писателя, приобретали особую силу в литературе 60—70-х годов: обсуждались общезначимые вопросы, решение которых открывало новые перспективы в развитии художественной прозы. Крепли связи творчества В. Шукшина с демократическими и гуманистическими традициями литературы; это взаимодействие плодотворно влияло на формирование мировоззрения и эстетических взглядов писателя.

Защищая и отстаивая собственную позицию, В. Шукшин снова и снова приглашал читателей и зрителей, а с ними своих оппонентов к продолжению поиска тех объективных истин, которые воодушевляли автора в работе над тем или иным рассказом или фильмом. Вопросы эстетические (герой, судьбы народа, художественная правда, нравственные идеалы), социально-исторические и философские, возникая в диалогах о творчестве В. Шукшина, возвращали нас неизменно к реальной действительности и ее проблемам.

В «Послесловии» к фильму «Живет такой парень» (Искусство кино, 1964, № 9), отвечая своим оппонентам, Шукшин возражал против поверхностного и упрощенного понимания содержания фильма: «Нам хотелось насытить его правдой о жизни. И хотелось, чтоб она, правда, легко понималась. И чтоб навела на какие-то размышления.

<...> Герой нашего фильма не смешон. Это добрый, отзывчивый парень, умный, думающий, но несколько стихийного образа жизни. Он не продумывает заранее, наперед свои поступки, но так складывается в его жизни, что все, что он имеет, знает и успел узнать, он готов отдать людям»¹. В том же году В. Шукшин выступает в дискуссии о рассказе со статьей «Как я понимаю рассказ» (Лит. Россия, 1964, 20 нояб.). Свойства программного выступления Шукшина — писателя и гражданина приобретает «Монолог на лестнице» (сб. «Культура чувств», 1967), хотя непосредственным толчком к общественно весомым размышлениям о судьбах деревни и города послужило обсуждение фильма В. Шукшина «Ваш сын и брат»².

В. Шукшин остается верным своим принципам рассматривать каждую творческую работу в связи с опытом народа, соотносить ее непременно с современным состоянием общества, пробуждая у читателя и зрителя волю к деятельному участию в решении насущных социальных проблем. Много, темпераментно, вдумчиво писал В. Шукшин о русском народе, его характере, героическом и трудном историческом пути, тех ситуациях, которые складывались под влиянием наступления технического прогресса, преобразующего деревенскую жизнь. В этом процессе он всегда видел человека действующим и апеллировал к его разуму, доброте, культуре. Подлинные культура и искусство в равной степени необходимы и деревне и городу. Многообразная работа русской интеллигенции в этом направлении напоминает, по мнению Шукшина, подвижничество: «Но как красив, добр и великодушен был человек, который почувствовал в себе неодолимое желание пойти и самому помочь людям, братьям. И бросал все и шел. Невозможно думать о них иначе, чем с уважением. Это были истинные интеллигенты! Интеллигенты самой высокой организации»³.

Интеллигенту враждебен обыватель, мещанин. Совершенствование общественных отношений, а также пути развития культуры зависят от того, насколько успешно мы будем преодолевать агрессивность и изобретательность этого многоликого и живучего противника. Творчество В. Шукшина проникнуто страстным, воинствующим неприятием мещанства. Тревога за сохранность подлинных нравственных ценностей, истинной интеллигентности помогла В. Шукшину обрести опору в духовном опыте народа, в его трудовых традициях. Его Человек, нравственно-эстетический идеал, освещающий нашу жизнь своей работой для народа, — реальный характер, органичный времени. «Это — неспокойная совесть, ум, полное отсутствие голоса, когда требуется — для созвучия — "подпеть" могучему басу сильного мира сего, горький разлад с самим собой из-за проклятого вопроса "что есть правда?", гордость... И — сострадание судьбе народа. Неизбежное, мучительное. Если все это в одном человеке — он интеллигент. Но и это не все. Интеллигент знает, что интеллигентность — не самоцель»⁴. В рассказах и сатирических произведениях, в фильмах художник реализует свои замыслы, широко и последовательно развертывая социально-нравственные и философские концепции.

В статье «Нравственность есть Правда» (сб. «Искусство нравственное и безнравственное», 1969) находят развитие идеи, непосредственно связанные с художественной практикой В. Шукшина: о цели и назначении искусства и его воздействии, формирующем духовный склад человека.

Совершенно естественно, что центральным вопросом для Шукшина-художника становится вопрос правды жизни в искусстве. Правда, в представлении В. Шукшина, есть категория нравственная и эстетическая. Ее художественная реализация отвечает позиции писателя, несущего людям своим искусством только правду, как бы сурова и горька она ни была. В этом долг писатели-коммуниста: «Нравственность есть Правда. Не просто правда, а — Правда. Ибо это мужество, честность, это значит — жить народной радостью и болью, думать, как думает народ, потому что народ всегда знает Правду»⁵.

Шукшин знал жизнь. Его знания складывались из личного опыта, наблюдений, проницательного видения, умения понимать сущность явлений и фактов, сравнивать их и сопоставлять. В таланте Шукшина соединились пластика, острота зрения, музыкальность слуха, артистизм, мудрость, искусство психологического изображения, удивительное умение лепить характеры. «Изо всех сил буду стараться рассказать правду о людях, — утверждал художник. — Какую знаю, живя с ними в одно время»⁶.

В диалоге с критиками фильма и киноповести «Калина красная» (см.: «Возражения по существу». — Вопр. литературы, 1974, № 7) В. Шукшин конкретизирует понимание Правды как высшей цели художника, отстаивая свой замысел характера и судьбы героя, вышедшего из трудовой крестьянской среды и ставшего вором. Он писал сразу после выхода в свет киноповести: «Доброе в человеке никогда не погибает до конца — так я сказал бы про замысел киноповести. Иными словами, никогда не наступает пора, когда надо остановить борьбу за человека — всегда что-то еще можно — и, значит, нужно! — сделать». И далее: «Жизнь — штука серьезная, закрывать глаза на ее теневые стороны — роскошь, какую, очевидно, не может позволить себе мужественное социалистическое искусство. И еще приходит на ум: за все в жизни надо платить. И порой — дорого»⁷.

Возражая критикам кинофильма, В. Шукшин развивает свое понимание реалистического характера (вопреки мнениям о «мелодраматизме ситуации», «банальности персонажей», «умозрительности концепций»), подчеркивая его резко выраженные индивидуальные черты, которые в каждом случае могут проявиться совершенно неожиданно. «Изначально добрый» и отринувший в юности знакомый ему крестьянский труд, Егор Прокудин остро сознает умом и сердцем свой «позор и крайнюю степень падения», «грех перед матерью»⁸, муки проснувшейся совести, под бременем которых он погибает, как считает автор. «Меня больше интересует "история души", и ради ее выявления я сознательно и много опускаю из внешней жизни того человека, чья душа меня волнует»⁹, — делает вывод В. Шукшин.

В беседе с корреспондентом «Правды» (см.: «Самое дорогое открытие» — Правда, 1974, 22 мая) Шукшин, отвечая на письма зрителей фильма «Калина красная», делится своими размышлениями о доброте и отзывчивости, об ответственности и долге людей, как бы трудно ни складывалась их личная судьба, о верности материнской любви и отчему дому. Письма зрителей, которые, естественно, приняли условную ситуацию фильма за правдоподобную, глубоко взволновали В. Шукшина. «Ни у кого не возникло даже тени сомнения насчет правомерности доверия к такому человеку, как Егор Прокудин. Вот какова сила предрасположения нашего народа к добру, к тому, чтобы открыть свое сердце всякому, кто нуждается в теплоте этого сердца. Я не мог не знать с самого детства этого качества советского человека, но здесь оно вновь прозвучало для меня как самое дорогое открытие. Насколько же откровенно и доверительно можно разговаривать в искусстве с такими людьми. А мы подчас сомневаемся: поверят ли, поймут ли...»¹⁰.

В беседе с корреспондентом газеты «Унита» В. Шукшин обращает внимание на социально-нравственные проблемы бытия современной деревни в фильме «Калина красная»: «Больше интересует меня история крестьянина. Крестьянина, который вышел из деревни... <...> А тревожит гибель нравственная. В деревне, наверное, оставаясь там, где он родился, он был бы, наверное, хороший человек. Но так случилось, что он ушел от корней, ушел от истоков, ушел от матери... И, таким образом, уйдя — предал. Предал! Вольно или невольно, но случилось предательство, за которое он должен был поплатиться...»¹¹

Диалоги В. Шукшина с современниками — по диапазону, незамедлительности реакции, широкой гласности, — конечно, явление необычное и в нашей литературе. В. Шукшин с присущей ему прямотой и доверительностью давал оценку своей работе, рассказывал о замыслах и творческих планах, делился сокровенными раздумьями. Мужество — главная черта Шукшина и его таланта. В сердце писателя, чутком и сострадательном, всегда отзывались радости, драмы, переживания и мнения народа, пульс всеобщей жизни, и эта жизнь, питая искусство художника, стала той атмосферой, в которой совершенствовался, расцветал его талант. М. Шолохов сказал о В. Шукшине: «Не пропустил он момент, когда народу захотелось сокровенного. И он рассказал о простом, негероическом, близком каждому так же просто, негромким голосом, очень доверительно. Отсюда взлет и тот широкий отклик, какой нашло творчество Шукшина в сердцах многих тысяч людей»¹². Сказанное Шолоховым поднимало уровень диалогов и дискуссий на новую ступень познания творчества Шукшина, грани которого обозначились точно и выразительно: созвучие времени, постижение народных чаяний, естественность и простота формы воплощения сокровенного в жизни «многих тысяч людей».

Собранные в одной книге «Нравственность есть Правда» (1979) статьи, выступления, рецензии, интервью, заметки В. Шукшина воскрешают в главных чертах целое десятилетие (1964—1974) творческой биографии писателя, его непрестанного поиска и подвижничества.

Другой ряд вопросов, пробудивших длительные дискуссии литераторов, связан с пониманием, интерпретацией природы дарования В. Шукшина и его творчества. Кто он, писатель или кинематографист? Артист? Кинорежиссер?

В 1976 г. С Залыгин писал о необычайной разносторонности дарования В. Шукшина: «Ведь Шукшин-кинематографист органически проникает в Шукшина-писателя, его проза зрима, его фильм литературен в лучшем смысле этого слова. <...>

Эта слиянность самых разных качеств и дарований не только в целое, но и в очень определенное, вполне законченное еще и еще радует и удивляет нас сегодня, будет радовать и удивлять всегда»¹³.

Действительно, тяготея к драматургии, рассказы, киноповести и романы В. Шукшина остаются в значительной мере традиционными жанрами русской литературы, обогащенными, конечно, содержательно и формально. Сценичность и действенность прозы В. Шукшина — непосредственное проявление разносторонности его дарования, особенностей индивидуального мировосприятия художника.

Для В. Белова Шукшин прежде всего писатель. «К сожалению (а может быть, и к счастью), — пишет В. Белов, — любая жизнь, в том числе и писательская, неповторима и невозвратна, размышления об ошибках жизненного пути в нашем случае не только неуместны, но и нелепы. Мы можем лишь гадать, была ли жизненной, ошибкой Шукшина его "двойная" любовь? Достоверно одно: в последние месяцы своей жизни В.М. Шукшин мечтал навсегда оставить кинематограф и целиком отдаться литературному творчеству. По-видимому, он ничуть не сомневался и в том, что жить без литературы кинематограф не может, тогда как литература без кинематографа прекрасно живет и дышит <...> Вряд ли кино наложило на прозу Шукшина слишком большой отпечаток. Лаконизм и отсутствие многоречивой описательности идут у него скорее от внутренней сдержанности, от неприятия красивых длиннот и эмоциональных эффектов...»¹⁴

Обстоятельства жизни писателя, выступления, статьи позволяют судить о его творческом пути, особенностях мировосприятия. Творчество В. Шукшина — прозаика, режиссера и актера — развивалось по своим, глубоко индивидуальным законам, как цельное.

В. Шукшин-кинематографист — вопрос новый, еще мало изученный. В. Шукшин-писатель создавал повести для кино и театра. Полагая, что «...должна быть кинолитература»¹⁵, он обращал внимание на особый характер взаимодействия кинематографа с прозой. Для кино Шукшин писал сценарии. Например, в фильме «Калина красная», по его мнению, глубже, выразительнее раскрылась проблематика прозаического произведения. Рассказы в определенном смысле «...продолжают работу мою же в кино...»¹⁶, — говорил В. Шукшин.

С. Залыгин писал о разносторонности таланта В. Шукшина, о «слиянности самых разных качеств и дарований <...> в целое, вполне законченное». И это справедливо, поскольку характеризует природу писательского таланта В. Шукшина¹⁷. «Самая потребность взяться за перо лежит, думается, в душе растревоженной. Трудно найти другую побудительную причину, чем ту, что заставляет человека, знающего что-то, поделиться своими знаниями с другими людьми»¹⁸. Сказано строго, сдержанно и точно. Далее: «И в книгах своих, и в кино я говорил лишь о тех, кого знаю, к кому привязан. Делился, как умел, своими воспоминаниями, своими привязанностями. Теперь надо выходить на дорогу более широких размышлений, требуется новая сила и смелость, требуется мужество открывать новую глубину и сложность жизни. Надеюсь и верую: она впереди, моя картина (а может быть, книга), где удастся глубже постичь суть мира, времени, в котором живу. Все мысли — об этой будущей работе»¹⁹. Так говорил В. Шукшин незадолго до своей кончины. Сказанное писателем мы воспринимаем теперь в самом высоком и значительном смысле: как подведение итогов работы и сокровенные размышления о дорогих ему воспоминаниях, о «душе растревоженной»...

Художническая память В. Шукшина исключительна. Многое, сохраненное памятью, восходит к дням военного детства. Дети разделили участь взрослых, их заботы, трудности и страдания. От того времени сохранились сильнейшие впечатления суровой реальности войны. Запомнились плачущие от беспомощности и отчаяния взрослые люди — председатель колхоза Иван Алексеевич, бригадир дядя Ермолай. Детство уходило тогда стремительно, поставив недавних детей перед жесткой необходимостью принимать взрослые решения («Из детских лет Ивана Попова», «Дядя Ермолай»).

Нет, не все было так мучительно и трудно. Были и праздники души, которые дарила добрая, прекрасная книга или общение с родной природой: «...это были праздники, которые я берегу — они сами сберегаются — всю жизнь потом. Лучшего пока не было» («Из детских лет Ивана Попова»).

В ту далекую пору, в страдные дни жатвы деревенский мальчишка впервые испытал удивительное чувство счастливого самозабвения, охватившее все его существо в момент прикосновения к согретой солнцем земле и созревшим колосьям ржи. Почти сказочное чувство полета, умиротворения и счастья остались с ним на всю жизнь. Впервые, еще не осознанное тогда ребенком пришло понимание таинственного могущества и притягательной силы земли... «Потом горячая, пахучая земля приникла к лицу, прижалась; в ушах еще звон жнейки, но он скоро слабеет, над головой тихо прошуршали литые, медные колоски — и все. Мир звуков сомкнулся, я отбыл в мягкую, зыбучую тишину. Еще некоторое время все тело вроде слегка покачивается, как в седле, приятно гудит кровь, потом я бестелесно куда-то плыву и испытываю блаженство. Странно, я чувствую, как я сплю — сознательно, сладко сплю. Земля стремительно мчит меня на своей груди, а я — сплю, я знаю это. Никогда больше в своей жизни я так не спал — так вот — целиком, вволю, через край» («Из детских лет Ивана Попова»). И навсегда, запав в сердце, запомнились, правда, еще не разгаданные, но со своим обликом, речью, поступками те, кто остался за мужиков, — Санька, Илюха, Васька-безотцовщина, Ленька-японец...

Позже, много лет спустя, все они войдут в мир писателя Шукшина, пробудив сострадание и сердечное участие к их судьбе, а потом — «широкие размышления и обобщения». «Странный он был человек, Иван Алексеич, председатель. Эта нога его — это ему давно еще, молотилкой: хотел потуже вогнать сноп под барабан, и вместе со снопом туда задернуло ногу. Пока успели скинуть со шкива приводной ремень, ногу всю изодрало зубьями барабана, потом ее отняли выше колена. Мы его нисколько не боялись, нашего председателя, хотя он страшно ругался и иногда успевал жогнуть плетью. Мы не догадывались тогда, что народ мы еще довольно зеленый, вовсю ругались по-мужичьи, и с председателем — тоже. С нами было нелегко. Как я теперь понимаю, это был человек добродушный, большого терпения и совестливости. Он жил с нами на пашне, сам починял веревочную сбрую, длинно матерился при этом... Иногда с силой бросал чиненую-перечиненую шлею, топтал ее здоровой ногой и плакал от злости» («Из детских лет Ивана Попова»).

Многое, возможно, восходит к тем дням. В то время «завязывались» драмы судеб, дети преждевременно взрослели, безотцовщина приводила за собой горе и беду.

Киновед В. Фомин приводит в своей книге одну из бесед с В. Шукшиным в январе 1974 г.: «Оглядываясь назад, он как бы подводил итоги сделанному, строил планы на будущее: "Пусть это не покажется странным, но в жизни моей очень многое определила война.

Почему война? Ведь я не воевал.

Да, не воевал. Но в те годы я уже был в таком возрасте, чтобы сознательно многое понять и многое на всю жизнь запомнить.

Я помню, как в едином порыве поднялся тогда народ, чтобы защитить свою Родину, как открылись в этом порыве лучшие и сильные его стороны.

И отсюда — во всяком случае, в первых моих литературных и кинематографических опытах — бесконечная благодарность человеку из народа, преклонение перед ним. Они вынесены из тех грозных лет, из моей памяти о том, каким был народ в годы войны"»²⁰.

Будущие герои «Сельских жителей», «Характеров» запоминались, «схватывались» точным, цепким, умным взглядом. Как знать, не тогда ли услышаны были голоса Егора Прокудина, Спирьки-сураза, вдов-матерей, одиноких стариков и старух, многих из тех, кто «потревожил душу» Шукшина. Пестрая, разнородная толпа теснилась перед ним и наяву, и в разбуженном, чутком, отзывчивом поэтическом воображении.

Шукшин как художник складывался в 50-е годы, его формировала послевоенная действительность, тот опыт, те знания, которые приобретались юношей в общении с людьми: «После войны я совсем пацаном ушел из села. Трудные были годы для деревни, и многие тогда подавались в город. Я работал слесарем на заводе во Владимире, строил литейный завод в Калуге, был разнорабочим, учеником маляра, грузчиком, восстанавливал железные дороги... Автомобильный техникум бросил из-за непонимания поведения поршней в цилиндрах. Нам лекцию говорят, а мне петухом крикнуть хочется. Я это здорово умел — под петуха. В Сростках петухи наиредкостные...»²¹

Экзамены на аттестат зрелости завершили «университеты» жизни. С 1954 г. начинается стремительное постижение студентом ВГИКа вершин искусства: в 1958 г. он дебютирует в кино («Два Федора» — в главной роли В. Шукшин) и в литературе (рассказ «Двое на телеге» в журнале «Смена»). В 1961—1963 гг. Шукшин печатает рассказы в журналах «Октябрь», «Молодая гвардия», «Москва», «Новый мир», в 1963 г. выпускает первый сборник рассказов «Сельские жители» в издательстве «Молодая гвардия». 1964 г. приносит Шукшину, начинающему режиссеру, мировую известность: фильм «Живет такой парень» удостоен на кинофестивале в Венеции главного приза — «Золотой лев святого Марка».

Последующее десятилетие — годы исключительного творческого напряжения, полного выявления таланта, небывалого расцвета творчества Шукшина. В 1965 г. он создает фильм «Ваш сын и брат», в основу которого легли рассказы «Степка», «Змеиный яд», «Игнаха приехал», в том же году публикует роман «Любавины». Много сил отдает Шукшин работе над сценарием (1968) и романом о Степане Разине («Я пришел дать вам волю», 1971 г.). В конце 60-х — начале 70-х годов появляются в печати сборники рассказов писателя: «Там, вдали», «Земляки», «Характеры», «Беседы при ясной луне». Тогда же выходят на экран фильмы Шукшина: «Странные люди» (1969), «Печки-лавочки» (1972), «Калина красная» (1974). В. Шукшин снимается в фильме «Они сражались за Родину» (1974). Дарование актера, режиссера, рассказчика, романиста, драматурга выявилось в цельном, многогранном творчестве.

Редкостное многообразие содержания и форм разных видов искусства в творчестве одного человека может найти объяснение в самой природе исключительного дарования Шукшина, в том особом восприятии реальности, импульсы которой постоянно обновляли его, обусловливали сложнейшие внутренние процессы накопления наблюдений, знаний о человеке, обогащения духовного опыта. На этой основе открывались новые перспективы работы. Интенсивность и напряжение ее убеждают в том, что возможности творчества, исполненного глубинной страсти художника, были многогранны, казались неисчерпаемыми.

Живительным источником творчества Шукшина стала деревня, в особенности родные Сростки на Алтае. «То ли память о молодости цепка, то ли ход мысли таков, но всякий раз размышления о жизни приводят в село. Казалось бы, там в сравнении с городом процессы, происходящие в нашем обществе, протекают спокойнее, не так бурно. Но для меня именно в селе острейшие схлесты и конфликты, — делился своими мыслями писатель. — И само собой как бы возникает желание сказать свое слово о людях, которые мне близки. Да, молодежь уходит из села — уходит от земли, от родителей. От всего того, что ее вспоило, вскормило и вырастило... Процесс этот сложный, я не берусь судить, кто здесь виноват (и есть ли виноватые-то?). Однако глубоко убежден, что какую-то долю ответственности за это несем и мы, деятели искусства».

Вновь и вновь возвращаясь к этой теме, поэтически воспринимая ее, В. Шукшин исследует жизнь сельских тружеников в историческом развитии — от военных лет до современности. Деревня как бы завязала в единый узел многие жизненно важные проблемы страны («острейшие схлесты и конфликты»), которые для своего художественного решения требовали углубления и в историю, и в современную жизнь общества²².

И все-таки начало начал многих исторических явлений Шукшин видел в послевоенной действительности, которая глубоко «растревожила душу» писателя. Драматическое возрождение жизни из развалин, гибельного опустошения было, пережито Шукшиным в юношеские годы. Он шел этим трудным путем вместе со всеми — через расставание с родным домом, драму утрат и раннего сиротства.

В. Шукшин глубоко прочувствовал военную действительность. Как рассказать о народных драмах и изломанных судьбах? В какие формы «уложить» свой рассказ, чтобы он был услышан? И В. Шукшин стремится реализовать свои творческие искания, размышляя над фильмом, посвященным Дню Победы, где эпический замысел о судьбах народных опирался бы на документальную, достоверно-историческую основу и где позиция автора была бы выражена совершенно отчетливо: «Я мечтаю поставить фильм (не знаю, каким он будет, игровым или документальным) об одном дне в моем родном селе. Этот день — 9 мая. У меня на родине в этот день своим, самостоятельным способом поминаются те, кто погиб на войне. Человек из сельсовета встает на стул или табуретку и читает фамилии. Это что-то около трехсот человек. И вот, пока читаются эти фамилии, люди, которые знали погибших, родственники стоят и вспоминают. Кто-то тихо плачет, кто-то грустно молчит. Подсмотреть глаза этих людей, не тревожа их, ничем их не смущая, не обрушивая попутно лавину ретроспекций <...>

Мне кажется, здесь не просто естественная, подсмотренная жизнь, не просто поток жизни... здесь есть возможность выразить собственную авторскую позицию, а это самое главное. Какими бы изобразительными средствами, какими бы манерами ты ни пользовался, целью остается это — позиция художника»²³.

В последние годы жизни В. Шукшин пишет сатирическую повесть «Энергичные люди», работает над киносценарием «Я пришел дать вам волю», готовится к режиссуре и исполнению главной роли в фильме о Степане Разине, пишет рассказы. «Очень серьезно буду пробоваться сам на главную роль, потому что пока не вижу претендента. Хочу поездить по театрам Сибири, Поволжья, — может быть, там найду интересного актера. И если найду — уступлю ему роль. Тем более что мне и без того работа предстоит сложная, рассчитанная на три года. Фильм будет многосерийный, широкоформатный. Придется строить заново Красную площадь, укрепления, целые города, крепости, рвы копать... одних только костюмов пошить надо семь тысяч... Так что энергия потребуется большая...»²⁴

Степан Разин с давних пор привлекал В. Шукшина как историческая личность, вождь Крестьянской войны, заступник обиженных и обездоленных. В. Шукшин говорил: «Главной темой в своем творчестве я мыслю крестьянство. Как только захочешь всерьез понять процессы, происходящие в русском крестьянстве, так сразу появляется непреодолимое желание посмотреть на них оттуда, издалека. И тогда возникает глубинная, нерасторжимая, кровная связь — Степан Разин и российское крестьянство.

Я не собираюсь тягаться с народным творчеством — невозможно, исключено. Разин — любимый герой народа, и тут ничего нельзя отнять. Тут ничего не могла поделать даже церковь, 250 лет подряд ежегодно проклинавшая Разина. Да я и не собираюсь отнимать, напротив, мне охота прибавить...»²⁵

В непрестанной, исключительной по напряжению, самоотверженной работе В. Шукшин находил свой путь в реализации новаторски смелых замыслов, преобразуя, видоизменяя устойчивые жанровые формы. Так создаются киноповести, утверждавшиеся в его прозе как самостоятельный жанр: «Живет такой парень», «Позови меня в даль светлую», «Брат мой...», «Калина красная». Или повести для театра: «Энергичные люди», «А поутру они проснулись...», «До третьих петухов. Сказка про Ивана-дурака, как он ходил за тридевять земель набираться ума-разума»²⁶

В. Шукшин писал: «В выборе сценариев я руководствовался мыслью такой: не нанести себе ущерба как прозаику, т. е. все сценарии по записи — суть повести, разумеется, с угадываемым киноадресом, скажем так, — киноповести <...>

Тематика всех сценариев — сельская, но не в чистом виде сельская, а с исследованием отдельных характеров — судеб, сложившихся вне села, но родством и нравственной основой обязанных селу»²⁷.

Киноповести В. Шукшина органично входят в русло советской литературы, ярко и самобытно отражая общие тенденции ее развития: новизну трактовки обыкновенного характера, в котором писатель открывает сущностные качества, аналитичность в изображении среды и обстоятельств, формирующих героев, и т. д.

Киноповесть В. Шукшина по-своему выразила жанровую активность повести в 50—60-е годы: стремление к разнообразным контактам и взаимодействиям — с романом, очерком, рассказом и драмой — при сохранении верности своей природе. В шукшинской киноповести рассказывается о судьбе человеческой в «раме» народной жизни. Павел Колокольников показан «среди людей», отношения с которыми полны достоинства, дружелюбия и откровенности. Воспоминания, легенды, истории, сопутствуя персонажам, образуют как будто поток быстротекущей жизни, традиционными символами ее стали река и дорога («Живет такой парень»). В киноповести «Брат мой...» последовательно выражено драматургическое начало — в построении, диалогах, в развитии характеров братьев Громовых. История Ивана Громова соотносится с судьбами многих героев, которые уходили «от корней... от истоков»²⁸ и «теряли нравственную основу»²⁹. «Калина красная» — наиболее полное изображение трагических последствий разрыва крестьянина с трудовым укладом деревни.

Взаимодействие разных родов и жанров в творчестве В. Шукшина открывало возможности для реализации новых, новаторски смелых замыслов писателя. Однако многожанровое единство это в значительной степени традиционно для русской литературы, оно восходит к народнопоэтическому искусству — к слову, былине, сказке, притче. В гармонии таланта со временем и жизнью народа — истоки стремительного восхождения В. Шукшина к вершине признания. В народности искусства писателя заключены объяснение и разгадка тайны его художественного обаяния и необычайного воздействия на современников.

Примечания

1. Шукшин В. Нравственность есть Правда. М., 1979, с. 116.

2. См. там же, с. 299—307.

3. Шукшин В. Нравственность есть Правда, с. 73.

4. Там же, с. 52.

5. Шукшин В. Нравственность есть Правда, с. 80—81.

6. Там же, с. 94.

7. Там же, с. 324—325.

8. Шукшин В. Нравственность есть Правда, с. 183—184, 186—187.

9. Там же, с. 185.

10. Там же, с. 248.

11. Шукшин В. Нравственность есть Правда, с. 232, 233.

12. См. в кн.: Коробов В. Василий Шукшин: Творчество. Личность. М., 1977, с. 190.

13. Залыгин С. Герой в кирзовых сапогах [Предисловие]. — В кн.: Шукшин В. Избр. произведения. В 2-х т. М., 1975, т. 1, с. 5.

14. Белов В. [Предисловие] — В кн.: Шукшин В. Рассказы. Л., 1983, с. 5—6.

15. Шукшин В. Нравственность есть Правда, с. 146.

16. Шукшин В. Нравственность есть Правда, с. 235.

17. См.: Емельянов Л. Василий Шукшин. Л., 1983; Коробов В. Василий Шукшин. М., 1984.

18. Шукшин В. Нравственность есть Правда, с. 251.

19. Там же, с. 255.

20. Фомин В. Пересечение параллельных. М., 1976, с. 350.

21. Шукшин В. Три вещи надо знать о человеке: как он родился, как женился, как умер... — Советский экран, 1975, № 10, с. 7.

22. Советский экран, 1975, № 10, с. 7.

23. Шукшин В. Нравственность есть Правда, с. 223—224.

24. Советский экран, 1975, № 10, с. 8.

25. Советский экран, 1975, № 10, с. 8.

26. См.: Шукшин В. Повести для театра и кино. М., 1984; и другие издания.

27. Шукшин В. Нравственность есть Правда, с. 346—347.

28. Шукшин В. Нравственность есть Правда, с. 233.

29. Там же, с. 236.