5.2 Жанровая типология рабочих записей В.М. Шукшина

Ставшей уже привычной жанровой номинацией — «рабочие записи» — заметки Шукшина обязаны Л.А. Аннинскому и Л.Н. Федосеевой-Шукшиной, поместившим под общим заголовком «Из рабочих записей» в сборнике «Нравственность есть Правда» 46 заметок В.М. Шукшина [Шукшин, 1979, с. 285—294]. Публикация расширенного почти вдвое числа рабочих записей в сборнике «Вопросы самому себе» сопровождалось заметкой-комментарием все тех же Аннинского и Федосеевой-Шукшиной. Важнейшие жанровые особенности шукшинских записей здесь выражены в следующих положениях: «Рабочие записи делались В.М. Шукшиным на полях или отдельных страницах общих тетрадей, в которых он писал черновые варианты текстов. <...> При чтении надо учитывать, что записи не предназначались автором для печати, они должны восприниматься с соответствующей поправкой на «жанр»¹ и настроение «момента». Ни в качестве точного отражения реальности, ни даже в качестве продуманных до конца формул собственного шукшинского отношения к вещам эти записи принять нельзя, и критически мыслящий читатель найдет, что возразить, читая некоторые из них. <...> Однако чрезвычайно субъективные, нередко спорные по существу рабочие записи В.М. Шукшина интересны как дополнительные штрихи к портрету — к портрету человека крупного характера, сильных страстей, резких решений и беспредельной беззащитной искренности» [Шукшин, 1981, с. 254]. Вполне очевидно, что сами комментаторы не воспринимали «рабочие записи» в качестве одного из литературно-художественных жанров творчества Шукшина, а видели в них лишь дополнительный источник информации для реконструкции образа писателя.

Иную позицию в оценке жанровой природы рабочих записей Шукшина занял П.С. Глушаков. По его определению рабочие записи — «близкие к афористической законченности заметки автодиалогического характера, не предназначавшиеся к публикации, явились формой литературной (NB! Выделено мной — М.Д.) реализации философских размышлений Шукшина» [Глушаков, 2007, с. 352]. Заметим, что уже само определение содержит явный парадокс: заметки не предназначались самим Шукшиным для печати (обратите внимание на ситуацию: не «не были напечатаны при жизни», как часто бывает с произведениями внелитературных жанров, но именно изначально не предназначались!), что не могло не отразиться на их форме, поэтике, языке и т. п., в частности, статусе адресата и адресации — важнейших жанровых факторах [Шеффер, 2010, с. 96—101]. Но тогда правомерно ли говорить в данном случае о литературной² форме рабочих записей?

Далее П.С. Глушаков утверждает, что «рабочие записи представляют собой не только особую целостность с жанровой (речепрагматической, функциональной) точки зрения, но и некоторый регулярно организованный текст (NB! Выделено мной — М.Д.), обладающий как тематическим (идейным), так и поэтическим единством, собственной архитектонической поэтикой, строевыми элементами и принципами текстообразования (текстовыражения)» [Глушаков, 2007, с. 352]. Относительно принципов текстообразования сразу же заметим: 1) в качестве таковых П.С. Глушаков называет три — «антонимическая семантика» (или «бинарные оппозиции» [Глушаков, 2008, с. 74]), «тернарные оппозиции» и «анафорические синтагмы» [там же], что для «текста» подобного шукшинским рабочим записям — состоящего из изолированных компонентов, причем хронологически и генетически разнородных, да к тому же и структурируемого в разных изданиях по-разному — явно недостаточно; 2) прием антонимической семантики понимается рижским исследователем чрезвычайно широко: так действие ее предлагается увидеть в заметке «Когда я на одном месте, я себя чувствую, как блоха на зеркале», что, по меньшей мере, спорно; 3) проявление тернарности в ряде случаев может быть рассмотрена и как трехчленная градация (инклимакс): «Я — сын, я — брат, я — отец... Сердце мясом приросло к жизни. Тяжко, больно — уходить» (ср. с интерпретацией данной рабочей записи у Глушакова [Глушаков, 2008, с. 76]), что в нашем случае усиливается следующей дальше двучленной восходящей градацией: «...тяжко... больно...»; 4) действие приемов антонимической семантики, тернарности и «нагнетения анафорических синтагм» самим Глушаковым признается не универсальным, а лишь для ряда записей; 4) прием антитезы не уникален для рабочих записей, он также характерен для публицистики и эпистолярия Шукшина, как, впрочем, и прием градации, находящий проявление даже в автографах писателя [Марьин, 2012₁, с. 37, 98, 114]. Итак, данный параметр никак не может быть признан удовлетворительным в качестве критерия для констатации жанровой целостности и, тем более, текстовой сущности рабочих записей.

Нельзя также утверждать ни о тематическом единстве рабочих записей, ни об их целостности с речепрагматической точки зрения. Эти тезисы П.С. Глушакова отчасти верны только при условии, что перед нами тот вариант совокупности записей, который был опубликован в сборнике «Вопросы самому себе» [Шукшин, 1981, с. 246—254], а потом лишь воспроизводился в целом ряде изданий (см, например, [Шукшин, 1991 и др.]). Однако, как мы говорили выше, опубликованные на данный момент варианты рабочих записей пока не во всей полноте отражают корпус заметок Шукшина, кроме того, в разных изданиях подход к их отбору и структурированию редакторами-составителями явно осуществлялся по субъективным соображениям. При этом, напомним, что сам Шукшин ничуть не заботился о каком-либо структурировании своих записей. Для правильного понимания жанровой сущности рабочих записей, нюансов работы Шукшина над ними, и, если хотите, психологической и социальной атмосферы, в которых создавались рабочие записи, необходимо непосредственное обращение исследователя к рукописным источникам, что, однако, затрудняется закрытостью личного архива писателя.

Если обратиться к имеющимся в распоряжении филологов рукописям Шукшина, содержащим заметки писателя, то легко убедиться, что рабочие записи разнородны и хронологически, и жанрово. «Рабочие записи» В.М. Шукшина включают в себя заметки творческого и нетворческого характера, сугубо бытовые (например, рецепт «народного средства», арифметические подсчеты и т. п.), дневниковые записи и даже стихотворения. Записи, как правило, делались писателем в рабочих тетрадях, рядом с черновыми набросками литературных произведений, велись нерегулярно, в подавляющем большинстве случаев без фиксации даты и места. Эти заметки различны по объему, обычно не имеют четкой и единой пространственной организации, нелинейны: часто написаны в диагональной плоскости листа (иногда направление письма у двух записей на одной странице противоположно), могут располагаться на полях страниц, на обложке тетради, в ряде случаев сопровождаются рисунками автора. В некоторых случаях Шукшин разделяет записи на одной странице горизонтальными чертами. Специальной тетради для записи подобных заметок Шукшин не вел. Ясно, что это результат внезапного рождения удачной мысли, образа, которые нуждались в срочной фиксации на бумаге, при этом использовалось то, что в данный момент находилось под рукой. Вполне возможно, что значительная часть таких записей, оставленных когда-то писателем на отдельных случайных листках, была утеряна безвозвратно. Рассмотрим в качестве примера лишь одну рабочую тетрадь Шукшина (амбарная книга) с черновиком 2-й части 1-ой книги романа «Любавины» (см. ее описание выше).

Особый интерес здесь вызывают записи дневникового характера, ведь известно, что систематически Шукшин не вел дневник. В тетради встречаются сразу три записи дневникового характера. Их главное отличие от записей другой жанровой природы — наличие датировки, а также явное стремление автора привязать ту или иную мысль, пережитое событие к определенной временной точке:

«(10 августа 1961)

Сон видел:

Кто-то, не помню уже кто, (мы будто бы собираемся куда-то) говорит:

— А Володю Китайского³ позовем?

Я смотрю с изумлением на говорящего.

— Володю?

— Да.

— Так Володя же... — Мне трудно произнесть, что Володи же нет в живых (Володя повесился).

На меня смотрят и улыбаются значительно.

— Жив Володя, только... Он не хочет объявляться. Он далеко. Но он жив» (не включалась в восьмитомник).

Еще одна запись: «В ночь с 15 на 16 августа 1961 г. сон о Наташе и о маме».

К этой группе может быть отнесена и следующая запись Шукшина, сделанная в этой же тетради, на одной странице с записью от 10 августа. Датировка у нее отсутствует, но, тем не менее, дата может быть легко определена. Временная привязка (наречие «сейчас») явно говорит о синхронном характере заметки: «Сейчас Титов летает черт его знает где! А в народе говорят: «Как же теперь Гагарин?..» Титов мой земляк, оказывается». Наречие «сейчас» выполняет дейктическую функцию, а дейктические слова, группирующиеся вокруг координат «я — здесь — сейчас» «определяют конкретную ситуацию автокоммуникации в дневнике» [Николина, 2002, с. 16]. Полет в космос Г.С. Титова, как мы уже говорили, состоялся 6—7 августа 1961 г., что и позволяет нам определить дату создания записи. Таким образом, перед нами, по сути, дневник писателя за период с 6 по 16 августа 1961 г. Соответственно и другие записи, соседствующие с приведенными выше, могут быть рассмотрены как часть дневника. Некоторые из них содержат лексемы со значением темпоральности и дейксиса: «Днем в тополях смеялась какая-то птица» — запись, расположенная над заметкой о полете Г.С. Титова.

Здесь же, в этой же тетради, встречается и запись, отражающая работу Шукшина над стихотворением, озаглавленным «О ремесле»:

Музы!.. Делайте, что хотите.
Душу надо? Могу продать.
Славу встречу!
Научите
Словом, как дротиком попадать.

Данное стихотворение впервые было опубликовано в 8 томе юбилейного собрания сочинений писателя и помещено в раздел «Стихотворения В.М. Шукшина» [Шукшин, 2009, т. 8, с. 326]. Однако оно имеет много общего и с рабочими записями «в прозе»: тема (творческий процесс, которому посвящен целый ряд рабочих записей), небольшой объем, лаконизм выражения авторской мысли, отсутствие реального адресата (в отличие, например, от стихотворений-стилизаций под народные песни, которые Шукшин использовал в рассказе «И разыгрались же кони в поле» и романе «Я пришел дать вам волю»), контекстуальное окружение (запись соседствует с другими заметками). Это, по сути, та же рабочая запись Шукшина, но облеченная в стихотворную форму. Структурная организация данной стихотворной записи близка к оформлению другой рабочей записи, давно знакомой исследователям и неоднократно опубликованной в сборниках:

И что же — смерть?
А листья зеленые.
(И чернила зеленые.)

Парная рифма и эпифора в двух последних строках, а также характерная графическая организация позволяют нам говорить о поэтической форме и этой рабочей записи Шукшина.

Вероятно, что к записям творческого характера относится и рабочая запись, следующая в тетради сразу за стихотворением: «Танка — штука сильная. Но боятся танку не надо. Как увидел танку, прыгай на нее и затыкай ей дыру фуфайкой. И тогда танка становится слепая». Запись очень похожа на услышанное где-то Шукшиным высказывание «сельского жителя», которое вполне могло быть зафиксировано писателем с целью использования в дальнейшем в одном из литературных произведений. Хотя возможно, что это лишь стилизация, авторское подражание, мимесис речи малограмотного человека.

Итак, анализ лишь одной тетради писателя показывает нам разнородный с точки зрения жанра характер заметок. Не менее разнообразны по своей природе и другие рабочие записи Шукшина.

Целый ряд записей с точки зрения жанровой природы представляют собой афоризмы — т. е. изречения, выражающие с предельной лаконичностью в отточенной форме какую-либо оригинальную мысль. «Пробовать писать должны тысячи, чтобы один стал писателем»; «Угнетай себя до гения»; «История выбирает неудачных исполнителей на роли своих апостолов»; «Когда человек быстро с тобой согласился, значит: или он очень слаб, или очень силен» и др. Афористичность — одна из особенностей идиостиля не только Шукшина-писателя, но и Шукшина-кинорежиссера, что отмечалось еще С.А. Герасимовым [Гришаев, 1994, с. 135]. По мнению М.Ю. Михеева, афоризмы принадлежат к пред-текстам (эго-текстам) (т.е. несобственно-художественным текстам), в то же время, являясь устоявшимся литературным жанром. «У афористической прозы явное родство с жанром речевым (точнее вообще было бы числить именно за последним первородство), жанром, который рассчитан не только на то, чтобы информировать, но прежде всего на то, чтобы позабавить и развлечь собеседника (это аристотелевские «речи на пиру, в симпозиуме»)» [Михеев, 2006]. Особенностью шукшинских афоризмов является то, что они, как раз, и не рассчитаны на «то, чтобы позабавить и развлечь собеседника»: они писались автором для себя и вряд ли стали достоянием других лиц при жизни Шукшина.

От афоризмов и дневниковых записей существенно отличаются записи иного типа: «В каждом рассказе должно быть что-то настоящее. <...>»; «Сел как-то и прочитал уйму молодежных газет <...>»; «Патриарх литературы русской — Лев Толстой. <...>» и т. п. Они, по сути, есть ничто иное как небольшие по объему эссе, выражающие впечатления и соображения автора по конкретному поводу или предмету и не претендующие на исчерпывающую или определяющую трактовку темы.

Среди рабочих записей есть и такие, которые являются фиксацией на письме удачного образа, выражения, мысли, внезапно возникших в сознании писателя, и впоследствии вошедшие в литературное или публицистическое произведение. Например, рабочая запись «Непонятные, дикие, странные причины побуждают людей скрывать правду... И тем-то дороже они, люди, роднее, когда не притворяются, не выдумывают себя, не уползают от правды в сторону, не изворачиваются всю жизнь. Меня такие восхищают. Радуют», вошла в статью Шукшина «О творчестве Василия Белова» (1970); «Чистых покойничков мы все жалеем и любим, вы полюбите живых и грязных» использована в рассказе «Охота жить» (1967) и т. д. Назовем их рабочими записями творческого характера. Такие записи отличаются по цели, набору языковых средств и другим признакам от бытовых записей — рецептов, арифметических подсчетов и т. п.

Надо учитывать и тот факт, что рабочие записи Шукшина нередко сопровождаются графическими рисунками (сделанными карандашом или шариковой ручкой). Известно, что рисунки присутствовали уже в юношеских литературных опытах Василия Шукшина (тогда — Попова). Его одногруппник по Бийскому автотехникуму Д.С. Ротов запомнил, что с одним из рассказов Василия о летающем автомобиле⁴, записанным между строк какой-то книги, соседствовал рисунок: «машина, похожая на ЗИС-5, на крыльях перелетает через реку» [Гришаев, 1994, с. 83]. Одним из последних рисунков Шукшина стал рисунок булавкой, обмакнутой в красный грим, сделанный писателем за день до смерти в гримерной съемочной площадки х/ф «Они сражались за Родину», на пачке сигарет «Шипка». Рисунок по странному стечению обстоятельств изображал «горы, небо, дождь, ну, в общем, похороны» [Никулин, 1979, с. 253].

Можно сделать предположение, что рисунки — важнейшая часть работы Шукшина над литературным произведением, необходимый компонент его творческой лаборатории.

В ряде случаев шукшинские рисунки имеют самостоятельное значение, представляют собой законченный образ. Например, рисунки человеческих лиц, рисунок человека на форзаце тетради № 2⁵ (см. Приложение). Нет сомнения, что они зафиксировали определенный момент работы мысли писателя, его психологического состояния, и вполне могут найти отражение в его художественных произведениях. В частности, хранящийся в архиве писателя черновик рассказа «Крепкий мужик» [Шукшин, 1984—1985, т. 3, с. 607] сопровождается рисунком на титульной странице церкви, по виду напоминающей знаменитый, воочию виденный Шукшиным, храм Покрова на Нерли в Боголюбово — несколько в ином ключе тогда воспринимается и смысл рассказа.

Рисунок, точнее целая графическая композиция в левой части форзаца рабочей тетради № 2 включает в себя шаржированный рисунок человека в полный рост, но с анормальной пропорцией частей тела: голова увеличена, что позволило автору изобразить достаточно детально черты лица (см. Приложение, № 7)⁶. В этом, пусть и шаржированном, изображении угадывается лицо самого Шукшина. В правой части форзаца к этому рисунку обращены головы в профиль 8 человек. Изображение их еще более условно и различаются лица лишь формой носов. Подобная композиция позволяет предположить здесь романтический мотив противопоставления автора некой группе людей («толпе»?). Рисунок соседствует с двумя рабочими записями: «Состоялся вечер парикмахеров. На вечере выступили Г. Бритиков и О. Стриженов. Своими воспоминаниями поделился И. Лысцов» и «Истинно свободен тот, кто не боится смерти». Интерпретация данных записей, представленная далее в нашей работе⁷, вполне подтверждает наличие такого мотива. Следует указать, что В.М. Шукшин в ряде случаев сопровождал рисунками и свои письма. Например, одно из писем к В.А. Софроновой (февраль 1966 г.) [Шукшин, 2014, т. 8, с. 256] в финале содержит рисунок ребенка⁸ (очевидно, старшей дочери писателя Е.В. Шукшиной, о дне рождения которой и идет речь в письме), стилистически сходный с рисунком на форзаце тетради № 2.

Как заметил С.М. Бонди, известный исследователь черновиков А.С. Пушкина, «и рисунки на полях, и вид рукописи, и характер почерка <...> — все это дает прекрасный материал для изучения наиболее глубоких, интимных сторон «творческой истории», если бы мы всегда умели в нем как следует разбираться» [Бонди, 1978, с. 14]. Напомним, что графические рисунки А.С. Пушкина, которые он оставил на страницах своих черновиков, уже более 80 лет являются предметом изучения литературоведов [Цявловская, 1983, с. 381]. Возможно в некоторых, особо оговоренных, случаях рассматривать подобные графические миниатюры в качестве отдельного типа шукшинских рабочих записей.

Кроме того, в число рабочих записей В.М. Шукшина иногда включают и его устное высказывание в ходе застольной беседы на встрече с М.А. Шолоховым в станице Вешенская 10 июня 1974 г.: «Мы с вами распустили нацию. Теперь предстоит тяжелый труд — собрать ее заново. Собрать нацию гораздо сложнее, чем распустить» [Шукшин, 1998, с. 426], [Шукшин, 2006, с. 492], [Ягункова, 2009, с. 302]. По словам А. Заболоцкого сам В.М. Шукшин это высказывание охарактеризовал как тост [Белов, Заболоцкий, 2002, с. 145]. Подобное неоправданное расширение корпуса рабочих записей Шукшина следует считать недопустимым (если «тост» предварительно не был записан Шукшиным).

Следует обратить внимание на то, что в числе рабочих записей Шукшина есть цитаты из поэтических творений известных русских поэтов (искаженные или сопровождаемые авторским комментарием): «А Русь все так же будет жить: плясать и плакать под забором!»⁹, «Вот еще из откровений: «На свете счастья нет, а есть покой и воля»»¹⁰, «Самые великие слова в русской поэзии: «Восстань, пророк, и виждь, и внемли... Глаголом жги сердца людей!»»¹¹.

Итак, рабочие записи Шукшина чрезвычайно неоднородны с точки зрения происхождения. Образуют ли они единство «с жанровой (речепрагматической, функциональной) точки зрения» как утверждает П.С. Глушаков? Для этого необходимо провести жанровый анализ рабочих записей. Обратимся к модели анализа, предложенной французским теоретиком литературных жанров Ж.-М. Шеффером [Шеффер, 2010, с. 82115]. По Шефферу любой акт речи приобретает четкое жанровое определение в отношении к пяти уровням жанровых факторов. Первые три уровня относятся к собственно прагматическому статусу акта речи, еще два — к его семантико-синтаксической реализации.

Прагматический статус акта речи:

1) Уровень высказывания:

а) статус субъекта высказывания (реальный субъект высказывания / вымышленный субъект высказывания). По этому параметру рабочие записи Шукшина неоднородны. Большинство записей в качестве субъекта высказывания предполагают самого автора — т. е. реальный субъект. Однако есть, по крайней мере, одна рабочая запись, где субъект высказывания явно вымышленный, например: «Не нам унывать!» — хрюкнула свинья, укладываясь в лужу;

б) статус акта высказывания (серьезный/фикциональный). Подавляющее большинство шукшинских записей подразумевают серьезный акт высказывания. Это прямое выражение авторских мыслей и чувств. Но есть записи, которые вполне претендуют на фикциональный статус акта высказывания: «Танка — штука сильная...» (см. выше) — здесь, как мы уже говорили, налицо мимесис, а, значит, присутствует и художественное осмысление реальности. Кроме того, фикциональный статус имеет и такая запись: «Состоялся вечер парикмахеров. На вечере выступили Г. Бритиков и О. Стриженов. Своими воспоминаниями поделился И. Лысцов». В данном случае фамилии с определенной семантикой корня, принадлежащие реальным (и притом известным) людям¹², объединены с целью создания комического эффекта (аллюзия на пословицу: «Хоть брито, хоть стрижено — всё голо») в рамках искусственно созданной сюжетной зарисовки, в форме подражания газетной заметке.

в) средства осуществления акта высказывания (письмо/устная речь). И здесь наблюдается дихотомия: подавляющее большинство записей, естественно, предполагают письменную форму. Но, как мы видели выше, в число рабочих записей неоправданно включается и устное высказывание Шукшина, зафиксированное на письме другим субъектом: «Мы с вами распустили нацию...»;

2) Уровень адресации:

а) статус адресата (определенный / неопределенный адресат), (реальный / вымышленный). Все рабочие записи Шукшина предполагают определенный, реальный адресат, которым является сам автор или в случае с устным высказыванием писателя — гости за столом М.А. Шолохова, к которым и обратился с тостом Шукшин. В игровых же жанрах (т.е. имеющих отношение к художественной литературе) представлен, как правило, неопределенный адресат, который может быть и реальным, и вымышленным [Шеффер, 2010, с. 99—100];

б) статус адресации (рефлексивная/транзитивная). Подавляющее большинство шукшинских заметок имеют рефлексивную адресацию (субъект высказывания обращается к самому себе), точнее автоадресацию. Вместе с тем, по крайней мере, 2 рабочие записи предполагают транзитивную адресацию (т.е. субъект высказывания обращается к третьему лицу). Это все то же «застольное обращение» Шукшина «Мы с вами распустили нацию...» и рабочая запись, которая полностью (с незначительными изменениями) вошла в статью В.М. Шукшина «О творчестве Василия Белова», написанную в 1970 г. (при жизни писателя не публиковалась): «Непонятные, дикие, странные причины побуждают людей скрывать правду... И тем-то дороже они, люди, роднее, когда не притворяются, не выдумывают себя, не уползают от правды в сторону, не изворачиваются всю жизнь. Меня такие восхищают. Радуют»;

3) Уровень функции:

На данном уровне учитываются связь с иллокутивными актами. Рабочие записи Шукшина представляют собой ассертивы — большинство (например: «История выбирает неудачных исполнителей на роли своих апостолов», сюда же относятся все дневниковые записи и др.), экспрессивы (например: «Черт возьми! — в родной стране, как на чужбине», «Хочу написать двадцать книг. Чудак! Надо пять — хороших» и др.), директивы (например: «Читайте, братцы Белинского. Читайте хоть тайно — ночами. Днем высказывайте его мысли, как свои, а ночами читайте его. Из него бы евангелие сделать!»; «Восславим тех, кто перестал врать!»; «Угнетай себя до гения» и др.).

Осуществляемый акт речи:

4) Семантический уровень:

а) содержательные признаки (сюжет, тема, мотив). Рабочие записи могут иметь и не иметь сюжет. Одна из записей явно представляет собой сюжетную зарисовку: «Сел как-то и прочитал уйму молодежных газет. И там много статей — про хулиганов и как с ними бороться <...>». С тематической стороны записи также неоднородны. Можно выделить, по крайней мере, следующие темы: «отечественная литература», «внутренний мир автора», «творчество», «социокультурная ситуация в стране». Прослеживаются и определенные мотивы, которые могут проявляться в рабочих записях разных тематических групп. Таковы мотивы смерти или правды. Мотив смерти, например, реализован в следующих рабочих записях: «Когда стану умирать, — скажу: «Фу-у, гадство, устал!». Не надо умирать»; «Я — сын, я — брат, я — отец... Сердце мясом приросло к жизни. Тяжко, больно — уходить»; «Рассказчик всю жизнь пишет один большой роман. И оценивают его потом, когда роман дописан и автор умер»; «Истинно свободен тот, кто не боится смерти» и др. Мотив правды представлен в рабочих записях: «Ложь, ложь, ложь... Ложь — во спасение, ложь — во искупление вины, ложь — достижение цели, ложь — карьера, благополучие, ордена, квартира... Ложь! Вся Россия покрылась ложью как коростой»; «В рассказах В. Некрасова происходит то, что в них происходит, но в ваших-то, Марковы, Баруздины, совсем же ничего не происходит, потому-то все — ложь и беспомощность»; «Правда всегда немногословна. Ложь — да» и др.

б) семантические ограничения (есть/нет). В целом, семантических ограничений рабочие записи Шукшина не имеют. Вместе с тем, следует заметить, что известные на сегодня записи дневникового характера фиксируют лишь личные переживания Шукшина;

в) буквальный / фигуральный статус семантической структуры. С точки зрения данного жанрового фактора рабочие записи могут выражать буквальный смысл, например: «Когда человек быстро с тобой согласился, значит: или он очень слаб, или очень силен», «В ночь с 15 на 16 августа 1961 г. сон о Наташе и о маме» и др. Некоторые рабочие записи выражают фигуральный смысл: «Восславим тех, кто перестал врать!», «А дустом пробовали?» и др.

5) Синтаксический уровень:

а) грамматические факторы: фонетические / просодические / метрические, стилистические признаки (есть / нет). Рабочие записи Шукшина не имеют особых признаков такого рода. Как мы видели, в число рабочих записей включаются наряду с прозаическими и стихотворные произведения. Явления стилистического характера (антитеза, градация и пр.), выявляемые у некоторых записей, характерны для других жанров внелитературного творчества Шукшина (эпистолярий, публицистика, автобиографии);

б) признаки макродискурсивной организации (особые требования к жанру рабочих записей). Поскольку границы жанра не стабильны, то и особых признаков макродискурсивной организации рабочих записей как таковых нет. Следует заметить, однако, что издательская практика не включает в состав рабочих записей наброски художественных произведений В.М. Шукшина. Так, например, в сборнике «Тесно жить», наброски включены в особый раздел «Из архива В.М. Шукшина» [Шукшин, 2006, с. 443—458].

Проведенный жанровый анализ рабочих записей В.М. Шукшина показал, что традиционно используемая номинация («рабочие записи») не отражает всей специфики произведений, обозначаемых данным жанровым именем. Принятое жанровое имя слишком узко, т.к. объединяет генетически различные записи: заметки Шукшина творческого и нетворческого характера, дневниковые записи, афоризмы, эссе, стихотворения, цитаты. Рабочие записи разнятся по целому ряду жанровых факторов (статус субъекта высказывания, статус высказывания, статус адресации, связь с разными иллокутивными актами и т. д.) и не образуют единства. Являясь каждая по себе текстом, некоего единого текста рабочие записи не образуют. Поиск жанрового определения для шукшинских рабочих записей — один из актуальных вопросов современного шукшиноведения.

Пока вполне можно представить жанровую типологию рабочих записей на основе рассмотренных нами выше признаков. Рабочие записи Шукшина представляют собой:

1) рабочие записи — афоризмы;

2) рабочие записи — эссе;

3) дневниковые рабочие записи;

4) стихотворные рабочие записи;

5) рабочие записи — цитаты;

6) рабочие записи творческого характера;

7) рабочие записи нетворческого характера (бытовые);

8) графические рисунки.

Как видим, по крайней мере, некоторые типы записей (1, 2 и 4) тяготеют к жанрам литературно-художественного творчества, в то время как остальные — принадлежат к сфере несобственно-художественного творчества.

Возможно ли объединение жанрово разрозненных рабочих записей Шукшина в рамках другого жанра? Рассмотрим вариант отнесения шукшинских заметок к более емкому жанру «записные книжки писателя». Данный жанр выделяется в творчестве А.П. Чехова, С.Д. Довлатова, А.В. Вампилова и других известных литераторов [Симкин, 2005], [Смирнов, Фалалеева, 2014]. С записными книжками Чехова шукшинские рабочие записи роднит чрезвычайная пестрота материала. А.П. Чехов заносил в записные книжки не только заготовки, наброски, замыслы рассказов, но и записи дневникового характера, адреса, названия книг, денежные расчеты. Чехов «никогда не относился к своей записной книжке как к святилищу» [Паперный, 1976, с. 7]. С «записными книжками» А.В. Вампилова рабочие записи объединяет то, что они не предназначались для печати [Смирнов, Фалалеева, 2014, с. 141]. Некоторые литературоведы предлагают понимать жанр записных книжек еще шире: «К записным книжкам следует добавить письма, записи на отдельных листах, на оборотах рукописей, дневниковые записи» [Симкин, 2005]. Заметим, что подобная концепция не имеет поддержки у большинства исследователей, более того, современная теория жанров не относит записные книжки к жанрам художественной литературы.

Тем не менее, наряду с общими чертами, рабочие записи Шукшина имеют ряд серьезных отличий от записных книжек. Во-первых, и А.П. Чехов, и С.Д. Довлатов целенаправленно вели свои записные книжки, периодически внося туда записи, которые хотели сохранить, при этом все собиралось и структурировалось самим автором. У Шукшина, как мы говорили, дело обстояло не так. Рабочие записи делались писателем с Алтая в разных тетрадях, случайно, где и как придется, без стремления сохранить их. Вместе с тем, творческое наследие (доступное исследователям) писателя включает в себя его записную книжку¹³. В ней содержатся записи, по всей вероятности, относящиеся к подготовительным и черновым материалам для повести «А поутру они проснулись». От рабочих записей их отличает смысловая «камерность», отсутствие универсальности, той афористичности, которая так свойственна шукшинским рабочим записям, явная контекстуальная связанность. В данном случае мы имеем дело, скорее, с набросками к литературному произведению.

Во-вторых, записные книжки могут изначально предполагать транзитивную адресацию, т. е. ориентироваться на последующую публикацию и в расчете на третье лицо, как это было с записными книжками Довлатова, изданными еще при жизни писателя [Симкин, 2005]. Шукшинские записи в подавляющем большинстве своем к публикации не предназначались.

В третьих, важнейшим содержательным компонентом, влияющим на жанровый статус записных книжек являются наброски к художественным произведениям писателя (например, и у Чехова, и у Довлатова, и у Вампилова). Как мы уже говорили, в случае с творчеством В.М. Шукшина издательская практика привела к дифференциации рабочих записей и набросков к рассказам, которые относятся к материалам из архива В.М. Шукшина (см., например, [Шукшин, 2006, с. 443—458]. Свои наброски Шукшин, в отличие от записей, сохранял и, судя по авторскому предисловию к ним [Там же. С. 443], однажды хотел опубликовать. В заключение укажем и на такой нюанс: сам Василий Макарович негативно относился к рассматриваемому нами термину: ««Записная книжка писателя»... Да ты писатель ли?! А уже — «записная книжка писателя»! Вот ведь что губит-то! Ты еще не состоялся как писатель, а уж у тебя записная книжка! Ит ты, какие поползновения в профессию, а еще профессией не овладел! Вот это злит... Много злит...» (беседа «Последние разговоры...» (1974) [Шукшин, 2014, т. 8, с. 211]).

Таким образом, отнесение рабочих записей Шукшина к жанру записных книжек писателя так же неадекватно отражает их жанровую сущность и может быть признано бесперспективным с точки зрения филологического анализа. Возможно, что жанр рабочих тетрадей адекватнее отражал бы сущность этой группы произведений Шукшина. Однако отсутствие доступа к рукописным оригиналам не позволяет сделать их детальный анализ в аспекте соответствия данному жанру (т.е. установить все ли шукшинские рабочие записи встречаются в рабочих тетрадях вместе с черновыми вариантами художественных произведений?). Пока, к сожалению, мы не можем получить полное, объективное представление о форме, структуре, тематике шукшинских рабочих записей.

Подведем итоги. Рабочие записи В.М. Шукшина представляют собой совокупность заметок разножанрового характера, исключительно условно и вследствие традиции, заложенной первыми публикаторами, объединяемых в пределах одного окказионального жанра с номинацией «рабочие записи». Учитывая закрепившуюся традицию, предлагаем пока, до окончательного решения этого вопроса (прежде всего, после открытия доступа к рукописным оригиналам), сохранить status quo — существующее жанровое имя — для рабочих записей Шукшина, однако в процессе комплексного филологического анализа необходимо учитывать всю сложность и неоднородность исследуемых заметок в аспекте жанровых факторов. В данном случае налицо ситуация, в которой Л.В. Чернец вслед за Г.Н. Поспеловым предлагает для номинации жанра использовать «рабочие» термины, лишенные коннотаций [Чернец, 2006, с. 8].

Итак, дадим определение. Рабочие записи — окказиональный жанр творчества В.М. Шукшина, к которому относится совокупность заметок художественного и несобственно-художественного характера: афоризмы, дневниковые записи, эссе, цитаты из литературных произведений, некоторые стихотворения, бытовые заметки.

Примечания

1. Характерно, что термин взят авторами комментария в кавычки!

2. Прежде всего, мы, конечно, имеем в виду литературно-художественную форму.

3. Китайский Владимир Викторович (1936—1961) — кинорежиссер, одногруппник В.М. Шукшина по ВГИКу, один из любимых студентов М.И. Ромма. Покончил жизнь самоубийством при невыясненных обстоятельствах.

4. Т.е. рассказ датируется 1946—1947 гг.

5. ВММЗВШ. ОФ. 9301.

6. Об интерпретации рисунка см. § 5.4.11.

7. См. §§ 5.4.1. и 5.4.11.

8. ГМИЛИКА. НВФ. 1114/1.

9. Слегка искаженные конечные строки стихотворения С.А. Есенина «Устал я жить в родном краю...» из сборника «Трерядница» (1920): «[...] А месяц будет плыть и плыть, / Роняя весла по озерам, / И Русь все так же будет жить, / Плясать и плакать у забора».

10. Из стихотворения А.С. Пушкина «Пора, мой друг, пора» (1834).

11. Из стихотворения А.С. Пушкина «Пророк» (1826).

12. См. далее раздел, посвященный интерпретации рабочих записей.

13. ВММЗВШ. ОФ 47.