Народный художник (Заключение)

Василий Макарович Шукшин скончался в ночь с 1 на 2 октября 1974 года от острой сердечной недостаточности.

Ему пошел всего-навсего сорок шестой год.

Он умер в каюте теплохода, на котором размешалась съемочная группа фильма «Они сражались за Родину». В своей роли солдата Лопахина Шукшин успел отсняться почти целиком, режиссер Бондарчук затем доснял с другим актером, дублером Шукшина, недостающие кадры. Этим дублером оказался Юрий Соловьев, бывший вгиковец, хорошо знавший Шукшина по институту. Но сразу решился актер выступить в такой необычной роли: еще слишком остро чувствовалась боль от потери Василия Макаровича. Однако надо было спасать картину, спасать роль. И Соловьев вышел на съемочную площадку... Была и рабочая, черновая фонограмма с голосом Шукшина. Для фильма она, к сожалению, по техническим причинам не подходила. Выручил ленинградский актер Игорь Ефимов, мастер дубляжа с огромным опытом. Он озвучил роль Лопахина, очень удачно озвучил. Без шукшинского голоса нельзя себе представить образ шолоховского героя, ведь слово-то его на редкость выразительно по интонации, оттенкам юмора. И обаяние речевой характеристики героя на экране чудесным образом сохранилось, зазвучало.

Ефимов озвучивал Шукшина и для фильма Панфилова «Прошу слова», где одну (из двух) сцен не успели снять (Шукшин обещал приехать на «Ленфильм» 9 октября). Эту сцену приспособили для одного участника — Инны Чуриковой, она по телефону разговаривает с драматургом Федей (роль актера Шукшина). Ефимов и здесь помог чудесно. Шукшинский образ был для фильма спасен.

Похороны Шукшина в Москве вылились во впечатляющую демонстрацию всенародной любви к художнику. Золотились теплые осенние дни. Люди приносили охапками калину красную на могилу Шукшина на Новодевичьем кладбище. Безвременная кончина Василия Макаровича Шукшина воспринималась как огромная утрата для всей советской культуры.

Через некоторое время Шукшину посмертно была присвоена Ленинская премия — за актерские работы последних лет. В СССР и за рубежом были показаны ретроспективы его фильмов, эти картины по сию пору часто идут в нашем прокате. Они живут.

Шукшин был действительно народным художником. Он, мужик, работал на своей ниве. Он ждал хлеба, он сгорал с жизнью, так говорил о Шукшине актер Михаил Ульянов (в июле 79-го года, к пятидесятилетию Шукшина, по ЦТ был показан видеофильм, сделанный по сценарию Коробова, — этого имени почему-то титры нам не назвали: в фильме о творчестве и личности Шукшина проникновенно говорили Астафьев, Бурков, Лебедев, Сазонова, Чекалов и другие). И еще говорил Ульянов: «Секрет личности Шукшина, феномен его искусства — в запредельной искренности, огненности даже». И мы с этим словом — огненность — соглашаемся. «У него была мощная корневая система, она питала его и сделала тем, кем он стал: Шукшиным...»¹.

Народность Шукшина осознана теперь отчетливо. Его искусство, в том числе, конечно, его кинематограф, стали составной частью общенационального духовного богатства. Еще несколько лет назад, когда шукшинское наследие вдруг стало именно наследием, когда ничего уже нельзя было изменить, Будимир Метальников прозорливо посчитал: «...так, как он знал жизнь русского народа, знают немногие, так, как он умел изображать эту жизнь, не умеет никто. И это делает его большим национальным художником. И дело тут не только в неповторимости таланта, каждая индивидуальность неповторима (хотя нередко можно обнаружить сходство!), — дело в происхождении и, я бы сказал, в назначении таланта. Шукшин прошел огромный путь от глубин русской народной жизни до самых больших высот искусства. И сумел на этом пути не потерять и не оборвать животворные связи с теми, от кого и от чего начинался он — Василий Макарович Шукшин»².

В рабочих записях Шукшина есть слова: «Рассказчик всю жизнь пишет один большой роман. И оценивают его потом, когда роман дописан и автор умер»³. Вот так, как единое целое, мы можем и должны оценивать кинематограф Шукшина. Все шукшинские фильмы убедительно свидетельствуют о цельности художника. Режиссер не снимал по чьему-либо заказу и не по воле случая. Он творил по собственной воле. Все эти фильмы — о русской деревне, все они — о наших современниках.

На киноэкране Шукшин продолжал свою прозу. Это было естественным проявлением единства его личности. Именно единства личности, а не единства профессий, хотя профессионалом Шукшин был отменным. Как писатель Шукшин обогащал киноискусство новыми темами, новыми сюжетами. Он был проблемен, он доверял слову, диалогу. «Россия разговаривающая, Россия спорящая, иронизирующая, вырабатывающая всякого рода живописные словесные формулы — таков главный герой Шукшина»⁴. Материализация сознания (например, в киноновелле «Думы») ему не всегда удавалась, как удавалась она Довженко, Бергману, Рене, может, из-за документальности его киностиля. Но Шукшин дал экрану неоценимое — человеческие характеры.

В прозе своей Шукшин считал ведущей тему душевных поисков. Он перенес ее и в кинематограф, тем самым обогатив искусство кино животворной традицией классической русской литературы. «Яростная жажда высокого смысла, последнего смысла — она у Шукшина объясняет все, всю стилистику, весь пафос; этой жаждой пронизаны у него все тексты и роли, до последнего словечка, все высказывания, до любого вскользь брошенного словца, бережно реставрируемого теперь слышавшими его людьми»⁵.

О своеобразии шукшинской прозы точно сказал Залыгин. «Все просто. Все обыденно. И все — серьезно. И восстановлено утерянное было умение русской прозы говорить о малом факте жизни, как о Жизни. Чеховское, бунинское умение. Для классического русского рассказчика первостепенное значение имел сам факт жизни, а себя самого он ощущал как некий инструмент, как средство выражения все той же жизни»⁶.

Мы не знаем, есть ли в нашем кино Чехов, Бунин. Хотя есть традиция говорить о современной жизни в формах самой этой жизни. Она проявлена в отдельных фильмах Герасимова, Ростоцкого, Хуциева, Иоселиани, других мастеров. Заслуга Шукшина в сознательном, последовательном утверждении этой традиции — на классическом уровне. Шукшин не выпячивал свое режиссерское «я». Жизнь была для него не поводом для профессионального самовыражения, она была важна для него сама по себе.

А ведь в конечном счете услышан тот, кто сказал то, что хотел сказать, а люди не заметили, как он это сделал, считал Шукшин. В этом магия искусства. Он, по крайней мере в своих актерских опытах, всегда чувствовал удовлетворение, когда удавалось хоть немножко пожить в кадре независимо от камеры. Когда он не знал, где она стоит.

Шукшин понял: «Нравственность есть Правда. Не просто правда, а — Правда. Ибо это мужество, честность, это значит — жить народной радостью и болью, думать, как думает народ, потому что народ всегда знает Правду»⁷.

Замечательные слова... Как другое шукшинское признание: «Любовь и сострадание, только они наводят на... пронзительную правду»⁸. Особенно приложимо это признание к последнему фильму режиссера — «Калине красной». У Шукшина был замысел: после «Степана Разина» снять картину о любви, «жанр». Все-таки кинематограф притягивал к себе писателя Шукшина, режиссер думал с далекой перспективой. «Слушай, — говорил он незадолго до смерти Евгению Лебедеву, — вот еще что: нам надо сделать с тобой фильм».

— Какой? — спросил актер.

— Мы его втроем сделаем: я, ты и Лида (Федосеева. — Ю.Т.). Это тайга, там в избушке живет охотник. Приезжает муж с женой, начинается роман, ревность... Понимаешь? Потом он его убивает.

«Мне предназначалась роль охотника, — вспоминал актер, — но кто кого должен был убить — забыл...»⁹.

Об этом замысле Шукшин разговаривал и с Ульяновым. «Подробности уже забылись, но помню, что действие должно было разворачиваться в сибирской тайге, где живут таежный охотник и его жена; к ним приезжает гость, и с этого все начинается. История на первый взгляд детективная: любовь, ревность, стрельба и прочее. Но, думается, Шукшина здесь интересовала не детективная фабула, а нравственная сторона истории: разговор о праве на любовь и выбор в любви, о праве на свободное человечье общение, не связанное какими-то условиями»¹⁰.

Кинематограф Шукшина нравственно ориентирован. В этом его гуманизм, в этом же — этический урок бескомпромиссной жизни в искусстве. Режиссура — это «большое и умное искусство. Оно предполагает огромный опыт. И режиссерский и собственный актерский»¹¹. Так считал Шукшин. Оно же предполагает диалектичность художественного мышления.

«Для Шукшина диалектика была первым законом творчества, — подчеркивал Герасимов. — Он видел мир таким, как он есть. Он понимал, что все движется, все меняется, все существует в постоянном столкновении. Такая диалектика присутствует у него в каждом образе, в каждой строке, в каждом слове, и это есть главная ценность его художественного труда»¹².

Кинематограф Шукшина открывался изображением стихийного человека. Выведя на экран Пашку Колокольникова, режиссер показал его доброту и душевную открытость. Он же показал, какой огромный, вольный мир окружает молодого шофера — эта алтайская ширь, эта горная красивая река, дальние горизонты. Он показал других алтайцев — братьев Воеводиных, этих сложных простых людей, с их заблуждениями и обретениями, он призвал нас всмотреться в их отца, потомственного крестьянина, исконно трудового человека, с его душевной тревогой, накопленной за многие годы жизни мудростью.

Кинематограф Шукшина открыл и еще один человеческий тип — странных людей, с их потребностью в «празднике» души, с их презрением к самодовлеющему материальному достатку. Этот кинематограф нащупал неожиданные проявления национального характера, странности странных людей, и он, этот шукшинский киномир, ощутил потребность в исторической перспективе. Так начался поиск героического народного характера, так задумывался фильм о русской истории, о Степане Разине. И еще: фильмы Шукшина увидели отрицательные черты того же простого человека, когда он вдруг превращался в хама, демагога, обывателя, жулика, убийцу. Но сильна была вера в Человека у этого кинематографиста, он нес нравственное исцеление добротой. Он показал прекрасные женские характеры — Веру Воеводину, Любу Байкалову, отчасти Нюру Расторгуеву. За ними были терпение, трудолюбие, горячее к добру сердце. Благодарно склонился Шукшин перед материнской памятью.

Шукшин-режиссер не был педагогом, он никогда не преподавал во ВГИКе. Но создал свою актерскую школу. Его фильмы позволили утвердиться в кинематографе Нине Сазоновой, Леониду Куравлеву, Георгию Буркову. С его киноискусством связаны лучшие актерские работы Всеволода Санаева, Ивана Рыжова, Алексея Ванина, Лидии Федосеевой. Шукшин работал в коллективе единомышленников, его авторитет художника был необычайно велик. Собственным примером служения кино, цельностью личности он воспитывал тех, кто трудился рядом с ним, кто также причастен к созданию этого феномена — кинематографа Шукшина.

Лидия Николаевна Федосеева недавно вот как проникновенно говорила: «На днях, после почти десятилетнего перерыва, решилась снова посмотреть «Калину красную». Меня часто спрашивают: «Что было, что прошло, что осталось?» Вот это было и прошло. И осталось. Такого в моей жизни больше не было и не будет — я это прекрасно сознаю. Но осталась картина. Я думаю, она надолго останется».

Затем актриса добавила: «Жизнь с Шукшиным... Работа с Шукшиным... Смешно говорить, что он был для меня «своим режиссером» — он меня сделал, вылепил, сформировал — назовите, как хотите. Не только как актрису — как человека. Он знал меня прекрасно. Знал, что я могу сыграть, что не могу. Все женские роли в сценариях (кроме «Живет такой парень»), в пьесах он примерял на меня и собирался делать со мной не только Любу, Нюру, Груню, но и «невесту» в «Точке зрения», дочь Бабы Яги в сказке «До третьих петухов». Был придуман сценарий про глухонемую... Вообще у Василия Макаровича было очень много задумок, причем именно для кино — не только «Разин». Я убеждена, что никогда бы он режиссуру не бросил, хотя желание это сделать появлялось у него после сдачи каждой картины. Но «киношный зуд» сидел в нем постоянно, и, я думаю, никогда бы он от него не избавился».

Да, Шукшин знал о коллективной «природе» кино, он стремился работать с единомышленниками и работал с коллективом единомышленников, заражая их своим чувством правды и непридуманной страстью к истине. Федосеева-Шукшина вспоминала еще: «Когда снималась в «Печках-лавочках» или в «Калине», у меня иногда даже сдвиги какие-то происходили: где я? Шукшин до того все по-настоящему делал, до такой степени с ним все по-настоящему происходило, вот здесь, сейчас, сию минуту, что иногда даже страшно становилось. С таким партнером играть — счастье».

Настоящим Шукшин оставался и в режиссуре, не только в актерском творчестве. Это-то настоящее, подлинное и передавалось зрителям его картин, заставляло их думать и волноваться, делало их нравственнее и духовно богаче. И вызывало любовь к ним, этим невыдуманным фильмам, таким боеспособным, борющимся за правду, неохватным по широте жизненного материала.

Задачу сохранения и упрочения нравственных традиций советского народа Шукшин считал одной из ведущих для нашего общества. Он, художник и учитель, твердо и прямо устанавливал, что есть нравственность в нынешнем понимании нынешнего человека. В понимании этой задачи — извечной, отечественной — Шукшин шел от традиций классиков литературы, которые дали миру немало чистых и светлых строк. Виктор Астафьев четко подчеркнул, что Шукшин, выходец села, «дитя природы», не только не давал затихнуть или загаснуть этой традиции, он ее обновлял. Хорошо, чисто, высокопрофессионально работал Шукшин, оказывая своим творчеством благотворное влияние на молодых¹³. Эту сторону шукшинского дарования отмечали и другие—В. Белов, В. Крупин, В. Распутин, В. Солоухин, В. Шугаев...

Выше я говорил, что проза и сценарии Шукшина продолжали питать творчество кинематографистов и после кончины художника. И молодых, и зрелых. Когда эта книга была в наборе, пришло сообщение о присуждении Государственной премии СССР фильму «Праздники детства», поставленному на Киностудии им. Горького друзьями Шукшина режиссерами Р. и Ю. Григорьевыми по автобиографическим произведениям писателя. Знаменательная награда! Выпушен звуковой альбом, названный шукшинской строкой: «Думу свою донести людям». С пластинки доносится живой голос Шукшина: «Я хочу, чтобы наши люди не растерялись от вторжения техники и чаще привлекали для решения вопросов в тех или иных ситуациях совесть, силу сердца своего... Совесть, совесть, совесть... Вот это не должно исчезать...»

Можно смело утверждать: фильмам выдающегося советского художника, гражданина, коммуниста Василия Макаровича Шукшина уготована долгая жизнь.

Их создала любовь к людям...

Примечания

1. Ульянов М. Сын родной земли. — В кн.: О Шукшине, с. 315.

2. Метальников Б. Благодарность. — «Сов. экран», 1974, № 23, с. 20.

3. Шукшин В. Нравственность есть Правда, с. 291.

4. Чалмаев В. Обновление перспективы. М., «Современник», 1978, с. 119.

5. Аннинский Л. И память — по труду. — «Лит. Россия», 1983, 15 апр.

6. Залыгин С. Несколько слов о современной русской прозе. — «Красный Север», 1979, 27 марта.

7. Шукшин В. Нравственность есть Правда, с. 80—81.

8. Там же, с. 168.

9. Лебедев Е. Чувствовал он человека. — В кн.: О Шукшине, с. 244.

10. Ульянов М. Сын родной земли, с. 314.

11. Шукшин В. Нравственность есть Правда, с. 273—274.

12. Герасимов С. Народный художник. — В кн.: О Шукшине, с. 9.

13. См.: Астафьев В. Посох памяти. — М., Современник, 1980, с. 187.