В.И. Коробов. Мария Сергеевна Шукшина

Этот краткий очерк взят из первой книги В.И. Коробова о В.М. Шукшине¹. Далее приводятся письма М.С. Шукшиной к В.И. Коробову, который дважды встречался с ней в Бийске.

Жалела, любила безмерно своих «детушек-сиротинушек» Мария Сергеевна. Тем более что одни они теперь остались. Шли, шли в Сростки похоронки. Получили их сестры Марии Сергеевны — Вера и Анна, пришла весть, что погиб смертью храбрых брат ее Иван... А в 1942 году стало известно — не дождаться им уже с фронта Павла Николаевича Куксина (отчима В.М. Шукшина. — А.К.²)...

Слава богу, что еще дети редко болели, а то впору хоть в петлю. Но тем и удивительна, и замечательна мать Василия Макаровича, что никакая беда сломить не могла.

Роль матери в формировании характера и мировоззрения будущего писателя, актера и режиссера — величайшая. Это ведь только на первый взгляд — что вся ее материнская педагогика сводилась к тому, чтобы накормить, одеть, обуть, уберечь от болезней. Седьмая в огромной, насчитывающей двенадцать детей семье крестьянина Сергея Федоровича Попова, она сызмальства была приучена к труду как основе жизни, переняла высокие нравственные качества русского народа, доброту его, совестливость, «нутряное» чутье на правду и ложь. И все это, в свою очередь, передавала детям. Отнюдь не случайны и при всей внешней веселости очень показательны такие вот строки из письма Шукшина матери, отправленного вскоре после поступления во ВГИК:

«Недавно у нас на курсе был опрос: кто у кого родители, т. е. профессия, образование родителей студентов. У всех почти писатели, артисты, ответственные работники и т. п. Доходит очередь до меня. Спрашивают, кто из родителей есть? Отвечаю: мать.

— Образование у нее какое?

— Два класса, — отвечаю. — Но понимает она у меня не менее министра...»

Мария Сергеевна, как мы уже не раз отмечали, обладает от природы прекрасной памятью. Она помнит не только то, что происходило сравнительно недавно, но и то, что было в самом раннем ее детстве:

«Что ребенком делала, все помню. Где с подружками из-бочки делали, как играли. Еще помню, стоял в Верх-Талице Колчак. А у нас были красные. Сидим мы как-то все на полатях, а внизу красный командир оружие разбирает и рассказывает, как сейчас помню все до словечка: "Перво-наперво ствол со ствольной коробкой, с отражателем и пусковыми механизмами..." А стихи, что когда-то на елке читала, сейчас я их внучкам рассказываю...»

Не знаю, как насчет сказок, а вот такого рода истории, а также различные сросткинские и окрестных деревень бывальщины и «случаи» слушал Вася Шукшин в своем детстве часто. Впрочем, и сказки, наверное, были: без песен какой долгий зимний вечер обходился? Мать, справляя домашнюю работу, запевала, как бы про себя, сестрица Таля, как ласково звали они Наташу, подтягивала, ну и Василий не удерживался. А где песня, там и сказка. А еще мастерица была (и есть) Мария Сергеевна сны рассказывать. Настолько хорошо, «в лицах» она их представляла, что Василий Макарович много лет спустя записал иные из них и опубликовал в цикле «Внезапные рассказы» новеллу, — хотя какую новеллу, жанр тут установить дело немыслимое, — «Сны матери». Прочитайте эти «Сны», не покажется ли вам, что именно в это время складывалось своеобразие творческого метода Шукшина, его стиля?.. Бывальщины же и «случаи», как материны, так и поведанные другими жителями села, войдут затем, где прямо, где опосредованно, в его книги и фильмы.

Мать рассказывала много, но и слушательница она была отменная и благодарная.

Зима 1943 года выдалась суровая. В школе ребята занимались в холодных классах, сидели в верхней одежде. В перемены выбегали на Чуйский тракт — по нему шли из Монголии на Бийск караваны верблюдов. Погонщики давали подросткам клочки шерсти. Из нее потом вязали носки и перчатки и отправляли в школьных посылках на фронт.

Так вот, в такое-то лихое время и вспыхнула в подростке Шукшине неуемная страсть к чтению. Читать он всегда любил, еще до школы научился, а тут — ничего больше и не надо. Проглатывал без разбора все подряд, что только в библиотеке доставал. Библиотекарша в таком «сверхскоростном» чтении усомнилась и книги быстро обменивать перестала — продлевала их на более продолжительный срок. Тогда «...я наловчился, — пишет Шукшин в рассказе "Гоголь и Райка" из того же биографического цикла "Из детских лет Ивана Попова", — воровать книги из школьного книжного шкафа... Приоткроешь створки — щель достаточная, чтоб пролезла рука: выбирай любую! Грех говорить, я это делал с восторгом...»

Но пропажу обнаружили, замок сменили. К тому же мать начала самым активным образом бороться с этой книгоманией. Вначале ее радовало, что сын так много читает, но тут выяснилось, что хорошей учебе это никак не способствует. <...> В результате из библиотеки его выписали, друзьям строго-настрого наказали книг для него не брать. А заметила после этого Мария Сергеевна у сына на столе опять литературу — книги изорвала, а самому ему устроила примерную взбучку. Конечно, это его не остановило: вкладывал книжку в обложку задачника и читал, но ведь «задачник» хоть и подолгу, но не все же время изучать можно! К тому же опять накладка вышла. «Керосину нальет, в картошку потихоньку фитилечек вставит, — рассказывает Мария Сергеевна, — и под одеялом закроется, чтоб не видно, и читает по ночам. Ведь одеяло прожег!»

«На мое счастье, — писал потом в рассказе Шукшин, — об этой возне с книгами узнала одна молодая учительница из эвакуированных ленинградцев (к стыду своему, забыл теперь ее имя). Она пришла к нам домой. (Наши женщины, все жители села очень уважали ленинградцев.) Ленинградская учительница узнала, как я читаю, и разъяснила, что это действительно вредно. А главное, совершенно без всякой пользы: я почти ничего не помнил из прочитанной уймы книг, а значит, зря угробил время и отстал в школе. Но она убедила и маму, что читать надо, но с толком. Сказала, что она нам поможет: составит список, я по этому списку буду брать книги в библиотеке. <...>

С тех пор стал я читать хорошие книжки. Реже, правда, но всегда это был истинный праздник. А тут еще мама, а вслед за ней Таля тоже проявили интерес к книгам. Мы залезали вечером на обширную печь и брали туда с собой лампу. И я начинал... Господи, какое это наслаждение! Точно я прожил большую-большую жизнь, как старик, и сел рассказывать разные истории моим родным. Точно не книгу я держу поближе к лампе, а сам все это знаю...»

И правда ведь — это был праздник, счастье, радость!

Коробов В.И.

Примечания

1. Коробов В.И. Василий Шукшин. Творчество, личность. М., 1977. С. 20—23.

2. Здесь и далее А.К. — Александра Коробова.