Театральный роман

Первым шукшинским театральным опытом, к которому он, правда, сам непосредственного отношения не имел, стала инсценировка нескольких его рассказов под общим названием «Характеры» в Московском театре имени Вл. Маяковского в 1973 году. «Много я гонялся за Шукшиным, и мое упорство по приобщению этого замечательного писателя к театру было вознаграждено: увидев на сцене поставленную мной композицию "Характеры", Шукшин написал для нашего театра пьесу "Энергичные люди"», — вспоминал главный режиссер театра Андрей Александрович Гончаров, чьи слова нуждаются по крайней мере в двух уточнениях. Во-первых, спектакль Шукшину не слишком понравился. «Вот я думаю, в чем просчет спектакля Театра имени Вл. Маяковского "Характеры"? Не поверили в силу рассказа как такового. Объединили разные новеллы сюжетом, то есть испытанной традиционной формой. В результате отдельный рассказ стреляет, а в целом все распадается», — говорил Василий Макарович в интервью корреспондентке «Правды» Галине Кожуховой, но в то же время защищал спектакль от друга Беловича, позднее вспоминавшего: «Его постановка в Театре им. Маяковского на малой сцене мне не понравилась, и я прямо сказал об этом Макарычу. Его заело... Он раздраженно заговорил, какая это зацепка для его недругов, как обрадуются они такой оценке спектакля». А во-вторых — и это, пожалуй, более существенная вещь, — пьесу «Энергичные люди» Шукшин писал не только для Театра имени Вл. Маяковского, а для театра вообще, и здесь прослеживалась та же стратегия, что и в отношениях с толстыми журналами: он не хотел становиться чьим-то крепостным, пусть даже на самых выгодных условиях и у самого знаменитого помещика, а театр был тем хорош, что пьесу при разумно составленном договоре можно было ставить повсюду.

«Энергичные люди» оказались тем острым сочинением, которое испугался или не захотел печатать «Наш современник», но зато опубликовала в трех июньских номерах 1974 года «Литературная Россия». А поставил первым, опередив Театр имени Вл. Маяковского, Ленинградский Большой драматический театр, возглавляемый знаменитым режиссером Георгием Товстоноговым, с которым Шукшин, скорее всего, познакомился благодаря снявшемуся в «Странных людях» актеру БДТ и родственнику Георгия Александровича Евгению Лебедеву.

Товстоногов написал о Шукшине очень теплые воспоминания, имя Шукшина часто встречается в книгах, посвященных товстоноговским репетициям, занимались инсценировкой шукшинских рассказов его студенты, и этот, казалось бы, неожиданный творческий союз Шукшин — Товстоногов весьма показателен для понимания эволюции взглядов нашего героя. Уж Товстоногов кем угодно был, только не почвенником и не русофилом (в их «партийном» понимании), не случайно Анатолий Заболоцкий, придирчиво разделивший шукшинское окружение на несколько категорий¹, отнес Георгия Александровича к числу оппонентов Василия Макаровича, хотя в чем, собственно, это оппонирование заключалось, не рассказал. Тем не менее Шукшин и Товстоногов прекрасно нашли общий язык. Оба были мастерами, творцами, крупными личностями, людьми большого стиля, что неизбежно поднимало их над любыми барьерами, предрассудками, противоречиями и даже самыми принципиальными классификациями и конспирологическими схемами. Другое дело, что в стратегических замыслах Шукшина было создание русского национального театра и, как знать, возможно, и Товстоногов был ему нужен для того, чтобы научиться ремеслу, как учился когда-то парень в кирзовых сапогах киношному делу у Михаила Ильича Ромма. Именно в этом состояла умная, русская, нацеленная на победу тактика Шукшина — тот самый «вот, брат, русский дух!» — суть которого была в поисках союзников, а не врагов, и Товстоногов стал одним из последних шукшинских учителей, а учиться Василию Макаровичу было чему.

«Первая же пьеса Шукшина показала, что он обладал врожденным чувством сцены. Правды ради надо сказать, что "Энергичные люди" — в общем-то сценический фельетон, в нем Шукшин не достиг глубин собственной прозы», — писал Товстоногов.

Сохранились очень красочные воспоминания петербургского искусствоведа Юрия Кружнова, присутствовавшего на чтении, репетициях и сдаче спектакля, и как раз по этим трем моментам можно проследить не очень гладкую судьбу «Энергичных людей», начинавшуюся, если верить мемуаристу, за здравие, а кончившуюся за упокой.

«Представьте — в зале Товстоногов, Стржельчик, Копелян, Лавров, Макарова, Ольхина, Медведев — обладатели "божественных" голосов, виртуозы сценической речи. И вот выходит на сцену скромный, смущающийся человек и начинает, слегка шепелявя, читать — нет, бубнить — текст. Однако уже где-то на половине первого акта у меня как у слушателя (думаю, не только у меня) была полная уверенность, что я слышу мастера сценической речи. Я уже не только не замечал дефектов в дикции Шукшина, но грешным делом думал — а ведь иным нашим мастерам сценречи далеко до этого алтайского мужичка. И почти уверен — многие тогда позавидовали этому простоватого вида человеку, почти бубнившему слова себе под нос и (от волнения, что ли?) то и дело достававшему сигарету из пачки "Столичных" (какой это был моветон рядом с "Мальборо" и "Кентом" Товстоногова или Копеляна)... И едва Шукшин начал чтение, буквально с первых фраз все стали давиться от смеха. Корчась от спазм, я ловил себя на мысли, что ничего смешнее в жизни не слышал. Смеялись все — смеялись народные артисты, смеялся от души сам неулыбчивый Товстоногов, причем так, что то и дело снимал очки и вытирал платком слезы. Я таким Гогу не помню за все 13 лет работы в театре».

А вот что последовало дальше: «...с невероятным энтузиазмом актеры взялись за репетиции, прямо рвались в бой. Шукшин своим чтением вдохновил. Так редко какой автор вдохновлял господ артистов, даже, может, Чехов. Поначалу и на репетициях стоял смех, царило веселье — текст всем жутко нравился, и все ринулись воплощать юмор пьесы на сцене. Шукшин записал на пленку реплики "От автора" — их решено было давать в нужных местах. Но постепенно веселье на репетициях стало сникать. Не очень-то получалось у артистов "сыграть смешно". Ужасно смешные в чтении Шукшина реплики вдруг оказывались пресны, не били в цель. Смешные ситуации показались тривиальными. <...> Вскоре стало ясно, что пьеса Шукшина по жанру — "пьеса для чтения" и что для сцены она, увы, не очень подходит. Профессионал-литератор, мастер-киносценарист, Шукшин не почувствовал еще, видимо, специфики театра. <...> Юмор уходил из текста, не будучи "накручен" на комедийную пружину, и совсем не "ударял". Смешной в чтении, он не спасал ситуацию на сцене. "Разное хрустальное дерьмо", так смешившее на читке, превратилось в трюизм, в неуклюжий сленг. И актеры стали уходить в комикование, в трюк, в сценический прием».

И наконец — прогон: «Шукшин... смеялся громче всех, даже как-то демонстративно громко, слишком ненатурально смеялся. Я думаю, он нарочно так откровенно утрировал свое веселье, показывая артистам, что вынужден смеяться натужно, ибо играют они не смешно. Это тоже была игра, не имеющая отношения к театру. Вернее, это был свой, особый "театр". Уж артистом-то Шукшин был прирожденным. Возможно, это был еще и горький смех над собой. Василий Макарович знал себе цену... Если б не его внезапная смерть, может, он принес бы в театр новую пьесу, где учтены были бы ошибки "Энергичных людей". И это была бы настоящая комедия. Вполне возможно... Писатель Шукшин был, как и актер, и как киносценарист — настоящий, серьезный...»

Словом, это была, с точки зрения мемуариста, неудача, первый блин, а Шукшин делал хорошую мину при плохой игре. Однако, не отрицая уязвимых мест пьесы, можно кое-что возразить. Во-первых, тот факт, что «Энергичные люди» шли на сцене Большого драматического театра в течение многих лет, вплоть до конца 1980-х, уже говорит сам за себя, но важнее другое — реакция драматурга. В последнем из опубликованных при жизни интервью газете «Правда» 22 мая 1974 года Василий Макарович рассказывал: «С жгучим интересом жду спектаклей по моей первой пьесе. Премьеру комедии "Энергичные люди" должны показать в Москве — Театр имени Вл. Маяковского, в Ленинграде — Большой драматический театр имени М. Горького. <...> Вообще к театру меня влечет. Охота понять, в чем его живая сила, феноменальная стойкость. Ведь мне казалось, что он доживает дни, что его чрезмерная условность все же убьет его, а он живет и живет². Если мой первый опыт пройдет удачно (имею в виду "Энергичных людей"), обязательно найду силы и время поработать для театра». А уже после премьеры в БДТ делился с журналистом «Литературной газеты» Г. Цитриняком: «Мне казалось, что театр — менее гибкое, более громоздкое, чем кино, какое-то неповоротливое искусство, а оно, оказалось, вышагнуло вперед и уже копается в вопросах, которые кинематограф еще не одолел».

Едва ли этот восторженный тон мог сопутствовать неудаче, да и Товстоногов, отмечая в своих воспоминаниях, что пьеса не была свободна от недостатков, писал: «На обсуждении спектакля, после премьеры, Василий Макарович сказал, что именно БДТ заставил его поверить в возможности театра, что теперь он собирается много писать для сцены и следующую пьесу отдаст, конечно, только Большому драматическому. Театр стал в его жизни "третьим китом" вровень с двумя другими — литературой и кинематографом».

Если вспомнить, какое значение вкладывал Шукшин в слово «кит» в своем вступительном сочинении во ВГИК в 1954 году, то можно считать, что это был привет из его абитуриентской молодости 20 лет спустя.

«Энергичные люди» не понравились Василию Белову. «О пьесе "Энергичные люди", поставленной в театре Товстоногова, мы тоже не сходились во мнении, в пьесе хозяйничал сценарист, а не драматург. Но я щадил своего друга и несколько попридержал свой язычок...» — писал Василий Иванович. Однако Шукшин, по словам Белова, «умел учиться, на ходу постигал секреты мастерства, не боялся никакой критики, признавал любую, кроме заведомо лживой, сказанной с определенными целями». И вот следующая работа для театра, Шукшиным написанная, не просто Белову полюбилась, но была названа им «главным событием русской культуры, где сказочный Илья Муромец бросил сакраментальную фразу, давшую Шукшину название произведения: "Ванька, смотри!"».

Примечания

1. Вот полностью мысль Заболоцкого: «Приведу список поминаемых <Шукшиным> часто и дружелюбно: Леша Ванин, Саня Саранцев, Гена Шпаликов, Иван Рыжов. Муся Виноградова, Люба Соколова, Жанна Прохоренко, Леша Петренко, Леня Быков, с интересом — Вадим Спиридонов, настороженно — Жора Бурков. Кумирами для него были Иван Пырьев, Александр Твардовский, Михаил Шолохов, Леонид Леонов. В последний год лично познакомился с Георгием Свиридовым и архитектором Мельниковым, но, пожалуй, ближе других его душе были ровесники Василий Белов и Валентин Распутин. Тарковский, Товстоногов, Климов, Панфилов — оппоненты. Последние годы избегал Хуциева, а когда случалось заходить в ЦДЛ, просил посмотреть, не сидит ли в кафе Белла Ахмадулина, если да, мы уходили в "Славянский базар". Шукшин люто не принимал Евтушенко, Окуджаву, Вознесенского и всех космополитов».

2. Эта фраза в интервью не вошла.