Е.Н. Чепорнюк. «Сны и видения как формы субъективного времени в романах В.М. Шукшина»

В словесном творчестве возможно противопоставление разных восприятий времени: объективное время, данное в восприятии повествователя, противопоставляется времени субъективно-переживаемому — поток сознания, изображение временной смерти, сна, любого рода инобытия героя. Возможно также противопоставление времени, данного с одной и той же точки зрения: так, биографическому времени жизни персонажа часто противопоставляется особое время испытаний; обычному времени противостоит кризисное, когда автор изображает только решающие события на фоне кратких сообщений о других, связанных с обычным ходом времени.

К субъективному (внутреннему) времени относятся размышления, воспоминания, сны и видения героя. Таким образом, субъективное время в литературном произведении всегда будет связываться с образом персонажа, его характером и внутренним миром.

В своих романах В.М. Шукшин неоднократно обращается к изображению сна либо состояния потери сознания, бреда, видений, забытья с целью раскрыть внутренний мир героя. Таким образом, наряду с «объективным» временем повествования в тексте присутствует «субъективное», связанное только с образом персонажа. Кроме того, обращение к приему сна в романе «Я пришел дать вам волю», вероятно, свидетельствует о попытках В.М. Шукшина отойти от киносценария и воспользоваться эпическими приемами раскрытия характера героя.

Все эпизоды, связанные с размышлениями персонажа, его воспоминаниями, снами и видениями, занимают совершенно особое место в тексте произведения и характеризуются своеобразными временными отношениями. Сюжетное время в этом случае словно замедляет свой ход в тот момент, когда автор обращается к изображению внутреннего мира героя, описанию его сновидений, и вновь убыстряется, когда писатель возвращается непосредственно к действию романа, к сюжету. Это свойство художественного времени было отмечено еще Д.С. Лихачевым: «Художественное время может убыстряться и замедляться, особенно в романе: роман дышит» [3, с. 215].

Такой ход позволяет писателю укрупнить образ персонажа, во всех подробностях проследить развитие его мысли, а в конечном итоге — он призван помочь раскрыть исторический характер.

То, что герой передумывает за несколько минут или секунд в тексте романа может занимать несколько абзацев или даже страниц, и это вполне закономерно. «Переживания и мысли, в отличие от других процессов, протекают быстрее, чем движется речевой поток, составляющий основу литературной образности. Поэтому время изображения практически всегда длиннее времени субъективного» [2, с. 190]. Изображая ход мысли персонажа в мельчайших подробностях, детально описывая сны, автор акцентирует внимание читателя в первую очередь на особенностях его психологии и характера.

Особую роль в художественном тексте играют сновидения. Рассматривая современное искусство в парадигме сна, Е.Ю. Деготь указывает, что сновидение составляет для каждого человека ближайший опыт «Иного», поэтому «оно легко служит: 1) художнику сознательной мотивировкой Иного, ирреального, фантастического; 2) зрителю — метафорой, объясняющей странность произведения искусства» [1, с. 65].

Каждая культура определила свое отношение к феномену сновидения. Наиболее отчетливо это отразилось в разных видах искусства, в том числе в литературе той или иной эпохи.

В России путь к миру сна и сновидения был проделан с классической последовательностью — от романтического разочарования в реальности, увлечения поэтической метафорой и всеми цветами воображения к символизму и постмодернизму, междутекстовой системе, в которой ряд видимых взаимоотношений влечет за собой другой, тайный ряд смыслов и взаимосвязей.

Кроме того, описание сновидения героя в — русской литературе имеет устойчивую традицию, основанную, в свою очередь, на народных представлениях о снах, которые, по замечанию Н.И. Толстого, могут быть сведены к пяти основным положениям:

«1. Сон противопоставляется не-сну, яви, повседневной, обычной жизни.

2. Сон — перевернутая явь, явь наизнанку, оборотная, повседневно не зримая сторона жизни; сон — видимый фрагмент обычно невидимой «параллельной» жизни.

3. Сон как смерть. Сон равносилен смерти. Как смерть, по народным представлениям, не является концом жизни, а лишь переходом ее в другое состояние, так и сон есть временный переход в другое состояние, в «параллельную жизнь; сон — своего рода «обмирание».

4. Сон как «тот» свет. Сон — посещение «того» света. Отсюда во сне естественное, как правило, вполне обыденное, общение с людьми, с близкими (обстановка общения, при этом, обычно «как на этом свете»). Сон — это открытие границы между «этим» и «тем» светом.

5. Сон — это также открытие границы между настоящим и будущим и в то же время между настоящим и прошедшим. Отсюда восприятие сна как предсказания, предзнаменования, пророчества, отсюда вера в вещий смысл снов» [5, с. 91].

А. Ремизов одним из первых в книге «Огонь вещей. Сны и предсонье», посвященной русской классической литературе XIX века, указал на использование писателями сна в качестве универсального литературного приема, позволяющего не только раскрыть особенности внутреннего мира героя, но и подчеркнуть связь художественного произведения одного автора с уже существующими или с написанными в будущем книгами других писателей: «Редкое произведение русской литературы обходится без сна. И это говорит за кругозор и память. В снах не только сегодняшнее — обрывки дневных впечатлений, недосказанное и недодуманное; в снах и вчерашнее — засевшие неизгладимо события жизни и самое важное: кровь, уводящая в пражизнь; но в снах и завтрашнее, что в непрерывном безначальном потоке жизни отмечается как будущее и что открыто через чутье зверям, а человеку предчувствием; в снах дается и познание, и сознание, и провидение; жизнь, изображаемая со снами, развертывается в века и до веку» [6, с. 194].

А. Ремизов выделяет особую стихию сна, подобную стихии слова, которая объединяет произведения разных авторов и обеспечивает единство русской литературы. Этим и объясняется, по мнению писателя, перекличка снов героев Пушкина, Толстого, Достоевского, Тургенева.

Действительно, при более детальном рассмотрении снов персонажей произведений разных авторов можно обнаружить и повторяемость ситуаций, и сходство мотивов, и общность символики. На сегодняшний день в литературоведении существует немало работ, посвященных сравнительному анализу сновидений героев книг тех или иных писателей¹.

Сны в романах В.М. Шукшина выполняют несколько функций.

Сон как отклик сознания на произошедшие события, как реакция на сильное психическое потрясение. В таком сне обыгрываются ситуации из реальной жизни героя. Читатель получает возможность заглянуть в глубины подсознания персонажа, раскрыть истинные мотивы его поведения, узнать о его чувствах и ощущениях. Так, после убийства персидской княжны главному герою романа «Я пришел дать вам волю», Степану Разину, снится «отчетливый красивый сон»: «Стоит будто он на высокой-высокой горе, на макушке, а снизу к нему хочет идти молодая персидская княжна, но никак не может взобраться, скользит и падает. И плачет. Степану слышно. Ему жалко княжну, так жалко, что в пору самому заплакать. А потом княжна — ни с того ни с сего стала плясать под музыку. Да так легко, неистово... как бабочка в цветах затрепыхалась, аж в глазах зарябило. «Что она? — удивился Степан. — Так же запалиться можно». Хотел крикнуть, чтоб унялась, а не может крикнуть. И не может сдвинуться с места... И вдруг увидел, что к княжне сбоку крадется Фрол Минаев, хитрый, сторожкий Фрол, — Хочет зарубить княжну. А княжна зашлась в пляске, ничего не видит и не слышит — пляшет. У Степана от боли и от жалости заломило сердце. «Фрол!» — закричал он. Но крик не вышел из горла — вышел стон. Степана охватило отчаяние... «Срубит, срубит он ее. Фро-ол!..» Фрол махнул саблей, и трепыхание прекратилось. Княжна исчезла. И земля в том месте вспотела кровью. Степан закрыл лицо и тихо закричал от горя, заплакал... И проснулся» [8, с. 299—300].

Герой романа «Любавины», Егор, после убийства Марьи тоже видит необычный сон: «Гринька встал и начал кривляться над Егором и все хохотал оглушительно... Егор всмотрелся лучше и увидел, что у Гриньки нет лица. А Гринька подходил все ближе к нему и все хохотал и кривлялся... Егор проснулся от ужаса, охватившего его» [7, с. 285—286].

Такие же безликие люди чудились герою во время его болезни после убийства Яши Горячего: «Мерещились Егору какие-то странные, красные сны... Разнимали в небе огромный красный полог, и из-за него шли и шли большие уродливые люди. Они вихлялись, размахивали руками. Лиц у них не было, и не слышно было, что они смеются, но Егор понимал это: они смеялись. Становилось жутко: он хотел уйти куда-нибудь от этих людей, а они все шли и шли на него, Егор вскрикивал и шевелился; на лице отображались ужас и страдание» [7, с. 233].

Во сне возникают навеянные реальностью образы и материализуются страх перед карой Господней за пролитую кровь и муки совести. Сон указывает на нравственный потенциал личности, реальность же есть искажение нравственной сути героя. Сон, таким образом, можно рассматривать как возвращение к нравственному состоянию человека. Так или иначе, но главные герои романов В.М. Шукшина обречены на страдания, поскольку их поступки и дела зачастую противоречат, идут вразрез не только с нормами поведения, принятыми в обществе, но и, что еще важнее, с их собственными представлениями о жизни.

В романе «Любавины» сновидения персонажа насквозь символичны, начиная от цветового наполнения и заканчивая причудливыми образами обезличенных живых существ. В.М. Шукшин окрашивает сны героя в красный цвет. Известно, что красный — один из основных символических цветов. Он почти всегда вызывает ассоциации с кровью. Значение красного двойственно по своей природе. Он является символом противоположных, полярных понятий: жизни и смерти, гибели и спасения, преступления и наказания. Возможно, красные сны Егора Любавина есть символ духовной гибели героя, преступившего земной закон, нарушившего одну из заповедей Христа — «Неубий».

Символичен и приход во сне персонажа безликих людей, их кривляние, невыносимо страшный оглушительный хохот или неслышимый, но не менее жуткий смех, приносящие герою невыносимые муки и страдания. Дисгармоничные звуки, неприятные для слуха, гнусавые голоса в литературе традиционно связываются с нечистой силой, вспомнить хотя бы есенинского Черного человека. В романе В.М. Шукшина «Любавины» неестественный смех страшных существ из снов героя напрямую указывает на их происхождение.

Следующую группу составляют так называемые «вещие» сны, то есть предсказание будущего в процессе сновидения.

Под «вещими» понимаются «сновидения, сопровождающиеся передачей информации на экстрасенсорном (минующем обычные каналы чувств) уровне», от обычных они отличаются тем, что сюжет сна, как правило, символически воспроизводит события, которые должны произойти в будущем: «Характерной особенностью вещего сна является осознание человеком его предсказательного значения. Мало того, что вещий сон хорошо запоминается, он, обычно, бывает снабжен как бы «интуитивной меткой», ощущением или впечатлением о том, про что он, на самом деле, снился, какого качества события будущего в нем отражены [4, с. 19].

В.М. Шукшин в своих произведениях неоднократно обращается к описанию вещих снов героев. Использование этого приема позволяет писателю не только раскрыть внутренний мир персонажа, но и показать обусловленность его сознания и поведения сложившимися культурными традициями, выявить мотивы его поступков.

Так, накануне рождения сына Егору Любавину снится странный сон: «Как будто живет он еще у отца... Откуда-то пришел Макар — в папахе, в плисовых шароварах. Веселый. Дал деньги и говорит: «Сбегай возьми бутылку». Пошел Егор к бабке, а там народу — битком набито. Егор стал дожидаться, когда все уйдут. А люди все не уходят. Егор еще подумал: «Макар теперь злится сидит». Потом к бабке-самогонщице вошла Марья, вела за руку какого-то мальчика. Егору сделалось неловко, что она пришла на люди с ребенком. Он подошел к ней и спросил: «Чей это?» И хотел погладить мальчика по голове, а мальчик вдруг зарычал по-собачьи и укусил Егора за руку» [7, с. 220—221].

Сюда же можно отнести и «хороший сон» Емельяна Спиридоныча Любавина накануне торга в Березовке у лукавого татарина «редкого, знаменитых кровей», жеребца, и сон главного героя романа «Я пришел дать вам волю», в котором он с отцом торгует, опять же у татарина, «коня игренева».

В славянской мифологии лошадь ассоциируется с понятиями довольства и богатства. В книге «Я пришел дать вам волю» образ коня из сна персонажа связывается еще и с мотивом выбора пути. В разговоре с пасынком Афонькой Разин именно так и трактует свой сон: «— Видал. Будто мы с отцом моим поехали коня торговать, поглянулся нам обоим один конь, отец мне мигает: «Прыгай и скачи». Я уж и хотел прыгнуть, да подумал: «ну, уеду, а как же он тут?» И проснулся. Даже жалко, что проснулся, — надо бы доглядеть... <...> А сон непростой, чую. Думаю так: вот скочим мы на коней — умахали. А как же вы тут?» [8, с. 153].

Кроме снов для раскрытия характера героя и объяснения мотивов его поступков писатель использует другие «пограничные состояния» сознания: бред, видения наяву, или, как определил сам автор, «другое сознание». Такого рода инобытие персонажа наиболее полно представлено в книге В.М. Шукшина о Разине. Причем необходимо отметить, что видения главного героя книги «Я пришел дать вам волю» начались с того момента, когда его стали одолевать сомнения в успехе задуманного дела, тогда же отчетливо проявились и разлад в душе атамана, и вся противоречивость его мыслей и поступков.

Прием сна в данном случае позволил автору наиболее четко и полно прописать характер персонажа и мотивы его поведения: «Удар выхлестнул Степана из сознания. Впрочем, не то: пропало сознание происходящего здесь, сейчас, но пришло другое... Голову, как колоколом, накрыл оглушительный звон. Степан понял, что он лежит и что ему не встать. И он увидел, как к нему идет его старший брат Иван. Подошел, склонился... Что-то спросил. Степан не слышал: все еще был сильный звон в голове. «Я не слышу тебя», — сказал Степан и своего голоса тоже не услышал. Иван что-то говорил ему, улыбался. Звон в голове поубавился» [8, с. 198].

Видения главного героя романа «Я пришел дать вам волю» подчас тоже имеют пророческий характер, являются предзнаменованием происходящих в последствии событий. «Другое сознание» порождает символические образы смерти и бессмертия: «.Вошел Степан в избу, сидит в избе старуха, качает дите. Поет. Степан стал слушать, прислонившись к косяку. Бабка пела:

Бай, бай, да побай,
Хоть сегодни помирай.
Помирай поскорей —
Хоронить веселей.
Тятька с работки
Гробок принесе,
Баушка у свечки
Рубашку сошье.
Матка у печки
Блинов напеке.
Бай, бай...

С села понесем
Да святых запоем.
Захороним, загребем
Да с могилы прочь пойдем.
Будем исть-поедать
Да Ваню поминать.
Ба-ай...

Что ж ты ему такую. печальную поешь? — спросил Степан.

— Почто печальную? — удивилась старуха. — Ему лучше будет. Хорошо будет. Ты не дослушал, дослушай-ка:

Спи, Ванюшка, спи, родной,
Вечный тебе упокой:
Твоим ноженькам тепло,
И головушке...

— Хватит! — загремел в былую силу Степан.

...Он почти прошептал этот свой громовой вскрик» [8, с. 356—357].

Здесь возникает мотив вечного сна, дарующего покой и умиротворение.

В христианском сознании прочно закрепилась мысль о том, что умерший ребенок есть безгрешный ангел, непременно попадающий после земной жизни на небеса. Смерть главного героя, таким образом, сопоставима со смертью младенца, и ему, пострадавшему за правду, заведомо уготована дорога в рай. Смысл песни раскрывается лишь в последнем незаконченном куплете: вместе со смертью приходит желанный покой и вечная память...

Сны и проявления «другого сознания» в романах В.М. Шукшина, как правило, воплощают уже пережитое, передуманное героями либо, имея пророческий характер, являются предсказанием будущих событий. Такие формы времени четко противопоставлены в романах писателя объективному ходу событий. Через изображение автором снов и видений персонажей читатель не только получает возможность открыть для себя внутренний мир героев, заглянуть в глубины их подсознания, но и знакомится с мировоззрением художника, его жизненными идеалами и ценностями.

Литература

1. Деготь Е.Ю. Оптика сновидения. Современное искусство в парадигме сна // Сон — семиотическое окно. Сновидение и событие. Сновидение и искусство. Сновидение и текст. XXVI-е Випперовские чтения / Под ред. И.Е. Даниловой. — М.: ГМИИ им. А.С. Пушкина, 1993. — С. 65—73.

2. Есин А.Б. Время и пространство // Введение в литературоведение / Под ред. Л.В. Чернец. — М.: Высш. шк., 2004.

3. Лихачев Д.С. Поэтика художественного времени // Лихачев Д.С. Поэтика древнерусской литературы. — М., 1979. — С. 182—197, 209—334.

4. Мхитарян К.Н. Реальность сновидения; свидетели сновидений // Сон — семиотическое окно... — С. 18—23.

5. Толстой Н.И. Славянские народные толкования снов и их мифологическая основа // Сон — семиотическое окно. — С. 89—95.

6. Цит. по: Паламарчук П.Г. «Огонь вещей» Алексея Ремизова // Паламарчук П.Г. Москва или Третий Рим?: Восемнадцать очерков о русской словесности. — М.: Современник, 1991. — С. 193—198.

7. Шукшин В.М. Любавины // Собр. соч.: В 5 т. — Екатеринбург: Уральский рабочий, 1992. — Т. 1. — 542 с.

8. Шукшин В.М. Я пришел дать вам волю // Шукшин В.М. Собр. соч.: В 5 т. — Екатеринбург: Уральский рабочий, 1992. — Т. 2. — С. 5—360.

Примечания

1. См., например: Михайлов А.И. «Головы наши подарила судьба палачу...» Сны Николая Клюева // Литератор. — 1991. — № 13. — С. 8; Нечаенко Д.А. Сон, заветных исполненный знаков. — М.: Юр. лит-ра, 1991; Нечаенко Д.А. Художественная природа литературных сновидений (Русская проза XIX века): Автореф. дис. ...канд. наук. — М., 1991; Славина О.Ю. Поэтика сновидений (на материале прозы 1920-х годов): Автореф. дис. ...канд. филол. наук. — СПб., 1998; Топоров В.Н. Странный Тургенев (четыре главы). — М.: РГГУ, 1998.