На правах рекламы:

• Конструкция и принцип работы предфильтра ПФП-1000 . Не является публично офертой. Для заказа предфильтра ПФП 1000 свяжитесь с нашим менеджером по телефону +7 (499) 769-54-79. Номинальный объемный расход воздуха, м3/ч.

«Имена. Анатолий Заболоцкий. Легендарный кинооператор, снявший картины "Печки-лавочки" и "Калина красная"» (2013)

Оригинальное название: «Имена. Анатолий Заболоцкий. Легендарный кинооператор, снявший картины "Печки-лавочки" и "Калина красная"»
Жанр: телевизионная передача
Ведущая программы: Екатерина Купреева
В программе участвовали: Анатолий Заболоцкий
Длительность: 24 минуты 25 секунд
Текст читает: Екатерина Купреева
Язык: русский
Производство: Первый образовательный канал
Страна: Россия
Год: 2013

Телевизионная программа «Имена» выходит один раз в неделю на Первом образовательном канале. Эфир от 24 марта 2013 года был посвящен известному кинооператору Анатолию Заболоцкому. Он хорошо знал Василия Макаровича Шукшина, вместе с ним учился во ВГИКе, снял две картины Шукшина — «Печки-лавочки» и «Калину красную». В этой передаче он подробно рассказывает о непростых отношениях, которые складывались у него с Василием Макаровичем.

Текстовая расшифровка программы

Голос за кадром: — Одно такое рукопожатие отделяет нас сегодня от Василия Макаровича Шукшина. А не дотянешься. На том месте, где снимался последний кадр фильма «Печки-лавочки», такой же босой, но бронзовый Шукшин, и руки ему, конечно, не пожмешь. А горячие слова сказать хочется. И адресовать их пока еще можно близким Шукшину людям. Анатолий Дмитриевич Заболоцкий, оператор, снявший «Печки-лавочки» и «Калину красную». Сибиряк, единомышленник, плечом к плечу прошедший с Василием Макаровичем съемки, худсоветы и тяжелые бои за правду и в творчестве и в высоких инстанциях нашей культуры.

Анатолий Заболоцкий: — Вот памятник Шукшину, который полностью никто никогда не видит, Его во всех газетах снимают только так, чтобы были видны ноги, а вот надписи нет. Вот тут написано: «Васлию Макаровичу Шукшину. С любовью, русские люди». Вот Миша Евдокимов, будучи губернатором, говорил: «Может, сдолбить эту надпись? Его ж не только русские любят». А Клыков говорит: «Ну пусть нерусские люди напишут, поставят памятник, чего они любят». И вот так написали.

Голос за кадром: — Всего два фильма были сделаны ими вместе. Понятно, что дело не в количестве, но больно жаль, что не осуществились мечты о картине, посвященной Степану Разину. Сценарий был переработан Шукшиным в роман «Я пришел дать вам волю».

Анатолий Заболоцкий: — Вот последний снимок Василия Макаровича. Как раз возвращались они, со съемки возвращались. Проводили.

Голос за кадром: — После проводов Анатолий Дмитриевич кино больше не снимал. Пробовал, но не смог. Вплотную занялся фотографией, публиковал дневники, воспоминания о Шукшине.

Анатолий Заболоцкий: — Я спасся от депрессии, когда Шукшин ушел, я режиссеров не смог найти, особенно после того, когда снимал картину для режиссера Вадима Абдурашидова, это совершенно другое поколение, другие задачи, подтексты... Чтобы не спиться, мне Вася Белов предложил его очерки оформить.

Голос за кадром: — Вслед за Беловым Заболоцкого попросил проиллюстрировать свою книгу Владимир Солоухин. А дальше — больше.

Анатолий Заболоцкий: — И вот до сего дня я сделал... Вот это тридцать восьмая книга в моем оформлении, в разных издательствах.

Вот это посмотри (показывает на фотографию), это я хотел попробовать, сколько можно выдержать комаров, когда тебя кусают. Я тут нашел семнадцать комаров, а хотел тридцать. Сибиряки предлагали Гитлера поймать, привезти в Сибирь, привязать к кедру, и за двое суток комары его до костей съедят. Правда это, очень тяжело, когда тебя кусают, а ты ждешь, чтобы другие сели.

Екатерина Купреева: — Анатолий Дмитриевич, вот Вы поступили во ВГИК, встретили Шукшина. Вы ведь не так хорошо относились тогда к нему, не так, как сейчас...

Анатолий Заболоцкий: — Конечно, когда он оказался в среде в общем-то подготовленных людей. Тарковский тот же, он был сыном поэта, значительного поэта, они были людьми грамотными, а мы, сибиряки, приехавшие, мы были вахлаки, которые ничего не знали, мы зато кинулись в учебу с такой страстью, без каникул. Потом, конечно, он снимался во многих фильмах, за которые ему потом было стыдно. Он в армии, во флоте, вступил в ряды КПСС. И это его в итоге и спасло от того, чтобы его выгнали. Он с негром подрался, фамильярно обращался с актрисами, трогал их, те написали...

Екатерина Купреева: — Так а за что же Вы его не любили в то время?

Анатолий Заболоцкий: — Не любили за то, что он выступал с позиций всегда очень партийных, и вообще... Вот он, например, выступал против того, что Гурченко курит, против пижонов московских, которые тогда ходили с иголочки одетыми. Вот Шукшин на собрание приходил тогда в сапогах, в защитной гимнастерке поверх, выходит на трибуну и начинает... Это его и спасло, он сам говорил, если б он не был в партии, то его бы схарчили. Ну а потом, когда он стал свои фильмы снимать, он вырастал, он видел какая была конкуренция, он видел как режиссеры никогда не хотят, чтобы кто-то делал лучше, чем они. Они растащат фильм тогда, когда он «в матерьяле». «В мательяле» фильм всегда уязвим. Не зря говорят, что не сделанную работу нельзя на общий суд показывать. А худсоветы были составлены из мастеров, которые объединялись по взглядам, всегда выхолащивали даровитое, в общем случайно могло пробиться такое как «Иваново детство». Это дипломная работа. Потом, он был всегда огражден Тарковским, авторитетом литературных людей, а у Шукшина никого не было, он сам пробивался.

Екатерина Купреева: — А сами Вы как поняли, что Вам нужно работать с Шукшиным? Как Вы попали на картину «Печки-лавочки»?

Анатолий Заболоцкий: — Ну это большой срок прошел. Я после института был напрвлен на «Беларусьфильм», хотя очень хотел поехать на «Ленфильм». Я работал на «Беларусьфильме» уже лет пять, снял фильм «Последний хлеб», который увидел Вася. Фильм скоро закрыли, потому что хлеб подорожал, а у нас фильм назывался «Последний хлеб». Его сняли с экранов, а Вася увидел его на студии Горького. Он снимался как актер на «Беларусьфильм». Мы с ним встретились, и он был совершенно другой, активный, больше молчал, он сказал: «Давай, земляк, вместе что-нибудь сделаем». И мы расстались. Потом я закончил фильм «Христос приземлился в Гродно», который тоже лег на полку. И я приехал к нему, говорю: «Вася, будем работать вместе». Он говорит: «У меня есть оператор, если хочешь, бери любой мой рассказ, ставь сам, я никаких денег брать не буду, занимайся». Я говорю: «Нет, я овладел профессией, хочу своей профессией помочь твоему делу. Я видел твой фильм, ты так хорошо диалоги пишешь, и не играешь сам, я помогу тебе мизенсценированием» Он посмотрел на меня: «Давай, — говорит, — будем. Вот, Степана Разина начну, сразу тебя призову. Вот на "Беларусьфильме" сиди и каждый день жди, пока я пробьюсь». Он пробился, я приехал к нему. Студия встретила в штыки наше содружество, добились, что меня «Беларусьфильм» не отпускает, а у меня уже и звание есть. Мы с ним специально съездили в ЦК Белоруссии, нам дали добро, чтобы мы работали вместе.

Екатерина Купреева: — А что это за интрига такая, дать людям добро, дать отмашку, при этом зная, что фильм не запустят?

Анатолий Заболоцкий: — Студия Горького, знаете, на худсовете выступает Лиознова и говорит: «Как же мы будем все деньги отдавать на фильм о разбойнике? А вообще все безработные будем». Сделали смету очень большую, они всем миром решили не делать, а нам дали ну вроде как такой кусок, вот «Печки-лавочки» снимите, он четыре года валяется, давайте, его запустим. Его запустили, по низшей категории оплаты получилось.

Ну вот мы там все-таки сняли это «Печки-лавочки» материал, четыре месяца снимали, а шесть месяцев его мурыжили, сдавали. Его резали и так, и эдак, сейчас он кое-как приведен в порядок, чтоб все сцепы делались по смыслу. Это поразительно, что вот сейчас самый главный борец за права человека Алла Гербер, она была тогда там, и самых жестоких партийных позиций, она вырезала из фильма эпизоды. Вот был у нас такой эпизод, мне особенно его жалко, как оператору, там был снят на Катуни плотогон, плывет по Катуни, вокруг пейзажи невероятно живописные. И вот Иван кричит ему, что уезжает. Жаль, что все черно-белое, оно в цвете было бы... Он плывет и кричит: «Кто украл хомуты?», а эхо отвечает: «Ты, ты, ты...». И все. Крупный план его, плотогона играл скульптор из Минска, Боря Марков, колоритный мужик, и он: «Не видели, а обвиняют». Он плывет дальше, опять пейзажи, крупные планы. Он кричит: «Кому не спится в ночь глухую?» Эхо отвечает... И все в общем-то понимают. И он тогда на экране улыбается и говорит: «И это бывает». И вот нам Вася говорит: «Ну вот второе вырежут, конечно, зато первое оставят». Ну оставили только первое в монтаже. И вот как раз в первой она и говорит: «Что это, не видели, а обвиняют»? Это же аллюзии против власти. И это вырезали, весь этот эпизод в общем никуда не пошел.

Екатерина Купреева: — Что от вас, от оператора, требовал Шукшин. С чего начинался съемочный день?

Анатолий Заболоцкий: — Он облокачивался в своей работе только на актерскую работу и слово. А как будет снято, ему в этом смысле было как-то... А я некоторые слова, например, «уходить на руку, которая болтается» или «с лица на стену», чтобы слово летело, чтобы обстановка работала. Вот он вначале очень этому сопротивлялся. Из-за этого мы с ним ругались, в начале «Печек-лавочек». Потом, когда меня начали всячески технически угнетать в лаборатории, в операторской секции, он увидел, что там не техническая сторона вопроса, а наоборот, сама подача не устраивает людей, и наконец на стало намного проще работать, и он шел на какие-то вещи с большим пониманием, чем вначале. Мы воспитывались оба, кино это ведь изображение, вот я уже отказываюсь, бросил кино и занимаюсь только художественным оформлением фотокниг, потому что здесь я хозяин своих дум, и это интересно. А теперешнее кино снимают очень быстро, и только болтовня идет или, в общем, спецэффекты взрывов и стрельбы. В них нет сейчас, очень редко встретишь законченное обще пластическое изобраение, и операторов осталось мало совсем. Профессия эта умерла в связи с развитием технической стороны, технологий...

Екатерина Купреева: — Правда ли, что Василий Макарович предлагал Вам сняться в «Калине красной», и почему Вы отказались?

Анатолий Заболоцкий: — Это было, когда он уходит из тюрьмы, мы должны были с ним сидеть, у этого, отпускающего нас. Он сидит в кожаной куртке, а я долен был в шубе сидеть. И когда мы выходили, шли по мосткам, и он мне говорит: «Вот видишь, жарко в шубе. Надо летом садиться, а ты зимой сел». А я ему говорю: «Да пошел ты!», и мы пошли. Но я не стал сниматься потому что у меня и так там... Мы на «Мосфильме» первый раз работали, вся группа операторская была подобрана из «отходов», ну всех, кого никто не берет, а тут еще начнешь сам сниматься... Ну и потом, это всегда зависть профессионалов, которые работают. Я не стал, говорю: «В "Разине" снимусь, с бородой».

Екатерина Купреева: — Вы помните, какой была реакция Шукшина на худсоветах? Когда принимались «Печки-лавочки» и «Калина красная».

Анатолий Заболоцкий: — Такой эпизод был. Мы показывали почти весь материал снятый. Ну несколько эпизодов было не снято. «Калина красная». Как раз было лето, мы торопились. Весь большой худсовет был в отпусках, все, в общем, светила, на «Мосфильме» не было их. Только главный редактор, генеральный директор Сизов и Бондарчук. И вот, значит, Бондарчук произносит такие слова: «Есть правда жизни и правда искусства. Правды жизни здесь через край. А где искусство?». Мы сидели с Макарычем рядышком, и вот здесь, сбоку окно большое. И я видел, его профиль на фоне окна, силуэт такой. Как он на это отреагировал? У него слезы были дождем. Он как вскочит, и так стал говорить на Бондарчука, что тот даже испугался. Очень эмоционально, защитительно, но не обидно. И вот когда это закончилось, Сизов говорит, в кабинет позвал меня, зацепил за руку. Он мне говорит: «Покажем на дачах руководству и ты с таким же задрогом скажешь там, я думаю нас поймут».

Екатерина Купреева: — Картина «Печки-лавочки», вы знаете, как она оканчивается. Шукшин сидит босой и говорит: «Все, ребята, конец». Какой смысл вкладывал Василий Макарович в эту фразу? И какие были проблемы с утверждением ее?

Анатолий Заболоцкий: — Дело в том, что «Печки-лавочки» снимали четыре месяца, а сдавали шесть месяцев. Много было. Эта сцена, которую вы видите сейчас, она была вырезана. Она была восстановлена только после его смерти. Картина пошла на экраны после его смерти, а до этого ей была дана третья категория и она, в общем, она прошла с большим успехом в Доме кино. Когда мы снимали эту сцену, ведь мы же снимали на его родине, это был действительно последний кадр съемки. У нас был кран, который не повезли обратно, его на металлолом сдали. Прежде чем снимать эту сцену, он очень сомневался, зная, что она вызовет реакцию цензоров, редакторов, что «все, ребята, конец». Тут же ясно, какой подтекст вкладывал автор. Он пробовал его не говорить, чтобы отстоять этот финал, убрали слова, он просто бросал сигарету и все. Мы сняли один дубль даже когда он не говорил. Но все равно вырезали, там сделали косарей, косят, в общем, потемкинское, как всегда, деревенское такое окончание фильма. Прежде чем снимать Макарыч, в общем... Я этот бугор люблю, я и сейчас езжу, фотографирую, я там и ночевать остаюсь, или рано приезжаю туда, рассвет, закат... Мы сняли ее впрок, и вот так вышло, что потом там даже памятник Клыков затеял. И я всячески его поддерживал, но этому страшно противились, бились из Москвы почему-то. Хотели поставить его в сее у дороги. Он босоногий сидел бы у дороги и дальнобойщики бросали бы ему рубли под ноги. А на бугре он стал символом, так что сейчас все люди привыкли, что этот памятник даже не Шукшину, а Руси.

Екатерина Купреева: — А можно сказать, что Вы с Василием Макаровичем были близкими друзьями, это будет правильно?

Анатолий Заболоцкий: — Во всяком случае, единомыслия у нас было все больше и больше. Он, даже я об этом забыл, на сцене «Печки-лавочки» представлял, он волновался очень, забывал всех, его трясло от радости, он сказал: «Вот этого человека я никогда не забуду».